- Ты проголодался?
- Не знаю!.. Мне нечего делать!
- А почему ты не играешь с Моникой?
- Она ушла к Ольгуце.
- И ты иди.
- К Ольгуце?
- Ну хорошо! Тогда возьми книгу и почитай.
- А какую книгу?
- Дэнуц!.. Ты ведь большой мальчик!.. Послушай музыку, раз ты не хочешь читать.
"Плохо быть большим", - зевнул Дэнуц, разваливаясь на диване. Из-за Ольгуцы и Моники ему до самого ужина предстояло наказание в виде бетховенской сонаты. И ему захотелось самому заключить перемирие... Но он не позволил себе. "Раз ты большой мальчик..." - начал он беседовать с самим собой...
- Мама, дай мне, пожалуйста, платок.
- Ой, Дэнуц, ты хуже дикаря!.. Возьми мой платок. Почему у тебя нет своего?
Соната зазвучала вновь. Дэнуц засунул платок госпожи Деляну в карман поверх своего платка.
"Когда я буду большим, я не позволю своей жене играть на рояле", решил он, заметив отсутствие господина Деляну.
Он перестал слушать, а Лунная соната помимо его воли продолжала звучать в его душе для более поздних воспоминаний...
Наступил час вечернего заката... печальных теней без солнца и без луны, час, когда никто не осмеливается зажигать свечи на глазах у еще живого дня...
- Кончай, Моника, - вышла из себя Ольгуца.
- Подожди, мне осталось совсем немного.
Ольгуца решила подделать отрицательные фразы, заставив Монику пронумеровать цифрой "пятьдесят" каждую пятнадцатую строку.
- Послушай, Моника, - сказала Ольгуца после некоторого колебания, - я тебе отдам свою куклу.
- За то, что я тебе написала? - с презрением показала Моника на испещренные буквами страницы. - У меня ведь две куклы!.. А что ты будешь делать без куклы?
- ...А мне не нужна кукла. Ты кончила?
- Кончила... Так все нехорошо получилось, Ольгуца! Что скажет tante Алис?
- Ерунда... Поищи мне ленту.
Ольгуца свернула листы бумаги в трубочку.
- Нашла?
- Да.
- А теперь сделай красивый бант; знаешь, как ты мне делала для похвальной грамоты.
- А зачем, Ольгуца? - спросила Моника, кончиком пальцев расправляя бант на свернутой бумаге.
- Мама увидит, что лента хорошо завязана, и останется довольна.
- ..?
- Ведь я не умею завязывать бант... от радости она обо всем позабудет и не станет проверять!
- Ой, Ольгуца, ну и хитра же ты!
- Приходится хитрить, если... "у тебя есть родители", - мысленно произнесла Ольгуца.
- Что?
- Ничего... просто так.
- Пожалуйте ужинать, - сказала появившаяся в дверях Аника, пожирая глазами красный бант.
- А кто зовет? - спросила Ольгуца.
- Барыня!
- А кого?
- Вас, барышня!
- А как она сказала?
- ...
- Говори, как она тебе сказала!
- Как сказала, барышня?! Сказала, чтобы вы шли ужинать!
- Моника, ты иди одна. А я не пойду.
- Почему, Ольгуца?
- Потому что она меня не позвала; а я написала то, что должна была сделать в наказание.
- Ты опять за свое, Ольгуца?
- Вот что! Я делаю то, что нужно... Иди и скажи, что я не приду ужинать, потому что меня не позвали, - отчеканила Ольгуца, помогая себе рукой и ногой.
- И что же ты будешь делать?
- Подожду, пока меня позовут.
- Tante Алис, Ольгуца просила узнать, может ли она прийти ужинать?
- Конечно, может... Аника, иди и позови ее.
"Ну и чертовы девки!" - с восхищением подумала Аника, возвращаясь обратно в комнату девочек.
Господин Деляну с улыбкой повернулся спиной к свету; он разгадал маневр Ольгуцы.
Они ужинали на балконе. Словно перед началом пира, невидимые кузнечики настраивали свои скрипки; лягушки пробовали голос...
- А вот и я!
Ольгуца протянула бумажный свиток, перетянутый лентой.
- Молодец, Ольгуца! - похвалила ее введенная в заблуждение госпожа Деляну.
Ольгуца скромно потупилась.
- Ну, а теперь, когда ты стала послушной девочкой, скажи, кто был прав: ты или Дэнуц?
Ольгуца выразительно посмотрела на господина Деляну.
- Ты, мамочка.
- За стол, дети, суп стынет! - шумно вступил в разговор господин Деляну, опасаясь нового судебного процесса.
- Скажи правду, Ольгуца, ты сожалеешь о своем поступке? - спросила госпожа Деляну, держа в руке разливательную ложку.
- Мне жаль... змея, - вздохнула Ольгуца.
Вокруг лампы с розовым абажуром кружили ночные бабочки, словно изящные экипажи на площади.
Профира мечтательно слушала музыку суповых ложек. Ее скрещенные руки покоились на животе.
- Дэнуц, ты шумно ешь!
- Опять!
- Дэнуц, когда ты научишься красиво есть?.. Моника, покажи ему, пожалуйста, как едят суп.
Разрумянившаяся Моника, точно невеста, которую поцеловали на глазах у родителей, поднесла кончик ложки к губам, делая вид, что ест суп, - тихо, бесшумно.
- А теперь и ты сделай то же самое.
- Мяууу...
Голодное кошачье мяуканье нарушило тишину летнего вечера.
- Брысь! - крикнула госпожа Деляну в темноту и топнула ногой.
Ни в чем не повинная кошка пострадала вместо Ольгуцы. Господин Деляну салфеткой стер с лица улыбку.
Начали собираться непрошеные гости вечерних ужинов на балконе. Первым появился Али - жизнерадостный пойнтер, белый с рыжими пятнами. Он уселся рядом с госпожой Деляну, преданно глядя ей в глаза. Его одолевал тик или, возможно, блохи. Он то и дело моргал; его подвижные ноздри вздрагивали; он чихал; вертел шеей, как человек, у которого слишком тесный воротник; склонял голову то вправо, то влево; ловил мух и глотал их так, как если бы у него была ангина; ерзал, кусал себе хвост...
- Марш, Али!
Али подбежал к Дэнуцу, отряхиваясь, ласкаясь, только что не говоря добрые слова, но уж слишком громко лая и даже подвывая: Уу-иууу, гав-гав!
Подали следующее блюдо, от тарелок шел запах жареного мяса... Этот запах привлек дворовых псов с глазами разбойников и повадками горной козы, их темные тени заполнили лестницу... подойти ближе они не решались... Сидевшие под столом кошки испуганно жались друг к другу.
- Патапум, налево! Патапум, направо! Патапум, налево! Патапум, направо! - командовала Ольгуца, взобравшись с ногами на стул и позабыв обо всем на свете.
Бассет Патапум с крокодильей мордой, широкой грудью, кривыми ногами, с плавной походкой облаченного во фрак атлета, проказник из проказников и "радость Ольгуцы", появился на балконе. Одно, черное, ухо прикрывало ему глаз, другое, коричневое, было вывернуто наизнанку. Днем его невозможно было найти. Он боялся солнечного света, словно перезрелая трагедийная актриса.