Когда дед Георге рассказал им сказку об Иване Турбинке, Ольгуца потребовала у него такую же, что у Ивана, котомку.
- Был бы я святым Петром, непременно бы подарил, барышня!
- Добудь мне такую же, дед Георге!
- Где же я ее возьму?
- Добудь, дед Георге!
Ольгуца покраснела от досады. Дэнуц молчал, улыбаясь про себя, одними глазами... Вечером, у себя в комнате, при свете свечи, Дэнуц ощупывал свой лоб, заглядывая в таинственную глубь зеркала. Он даже погладил его, словно подарок. Там скрывалась котомка Ивана Турбинки, которая заключала в себе весь ад и всю землю. Это несказанно радовало Дэнуца, потому что ни у кого даже у Ольгуцы - не было котомки. И никто не знал, что она есть только у него, - для этого ему нужно было лишь закрыть глаза...
Внезапно Дэнуц ощутил солнце и ветер в своих волосах.
- Что случилось?
- Остановите, барин, остановитесь... у барчука упала шляпа.
Его бескозырка катилась по земле, ленточки развевались по ветру. Ион соскочил с дрожек.
- Папа, поехали! - крикнул Дэнуц в предчувствии новой остановки.
- Подержи вожжи, Ион... А ты все торопишься? Это никуда не годится! Постой, я сверну себе папиросу. Держи-ка!
И с детской улыбкой господин Деляну нахлобучил свою шляпу на голову сына, превратив его в вешалку и лишив собственной головы.
- Хоэээ! - шумно зевнул он, лениво потягиваясь.
Дэнуц приподнял шляпу и мрачно уставился на отца, который сворачивал папиросу, - так смотрят жены, не понятые своими мужьями.
- Уу! Уу-уу! Уу-уу!..
- Кто так делает, дед Георге?! - спросила Ольгуца, повторяя эти звуки.
- Кони, барышня; они много воды выпили.
- Ну да! У них в брюхе завелись лягушки.
Моника погладила руку госпожи Деляну.
- Tante Алис!
- Что, Моника?
- Ничего, tante Алис, - улыбнулась Моника и глубоко вздохнула.
- Ты мне что-нибудь хочешь сказать, Моника?
- Нет... Как красиво, tante Алис!
- Девочка моя!.. Сними шляпу, пусть солнышко подрумянит тебе щеки...
- Tante Алис, смотрите, ромашки! - узнала Моника примятые цветы во дворе школы.
Ромашки смеялись на солнышке, у них тоже были каникулы.
- А это что, tante Алис?
- Вьюнок!
- А это?
- Пастушья сумка!
- А это?
- Лютик!
- ...Вьюнок, - повторила Моника легкое, как дуновение ветра, короткое слово.
Они замолчали.
Нежно ворковали невидимые голуби... Лошади, покачивая головами, шагом поднимались по склону... Порхали голубые бабочки... Ласточки сушили в траве свои намокшие от росы одежки... Дорога шорохов и запахов шла к небу, до которого было рукой подать, увлекая за собой Монику с ее золотистыми волосами, бледными щеками, тяжелыми косами, перекинутыми на спину, сложенными на коленях руками.
Там, где дорога сходится с небесной синевой, с минуты на минуту мог появиться святой Петр в белых одеждах, с улыбкой на устах, с тяжелой связкой ключей от небесных врат - в руках.
- Я проголодалась, - заявила Ольгуца.
Давно ждал дед Георге этих слов!
- Тсс! - шепнул он на ухо Ольгуце. - У дедушки кое-что припасено!
- Покажи! - попросила Ольгуца, понизив голос.
Дед Георге вынул из кармана бумажный кулек.
- Что там?
- Сладкий горох! - сказала Ольгуца.
- Ну вот, а я об этом и не подумал, - огорчился старик.
- Что у тебя там, дед Георге? - изнывала от нетерпения Ольгуца.
- Да леденцы, - печально вздохнул дед.
- Моника! Леденцы! - закричала Ольгуца, подпрыгивая на козлах...
- Ох, дед Георге, видно, ты все деньги хочешь пожертвовать зубным врачам! - шутливо посетовала госпожа Деляну.
- Пусть их грызут, барыня... Разве я вам не давал леденцов, когда вы были маленькая!..
Госпожа Деляну улыбнулась. Так оно и было. И она тоже... Много воды утекло с тех пор.
- А сейчас угостишь, дед Георге?
- Да ведь, барыня! Как скажет барышня!
Ольгуца ломала длинные, матовые палочки леденцов... Начался пир: Ольгуца, сидя на козлах, ломала, грызла, сосала и глотала, снова ломала и так без конца; Моника, в коляске, тихонько грызла леденцы. Госпожа Деляну неумело сосала ванильный лед и думала о прежних каникулах... Дед Георге дергал себя за усы и улыбался. Ольгуца и о нем не забыла: подсунула ему в рот леденец; дед Георге бережно спрятал его в карман, словно драгоценный дар.
- Дед Георге, ужасно хочется огурчика... знаешь, с солью и перцем! хрустя леденцами, сетовала Ольгуца.
- А вот как приедем домой, так и приготовит дедушка огурцы так, как только он и умеет.
- Дед Георге, давай купим гороху в корчме... Сто лет не ела! В кафе гороху не бывает! Слышишь, дед Георге?
- Слышу!
- Купим?
- Купим, как не купить!
- И съедим.
- Были бы у меня зубы, я бы тоже ел, мышка!
- Как, дед Георге? Ты не будешь есть горох? Тогда сварим его.
Ржание коня возвестило о приближении дрожек; лошади, запряженные в коляску, воинственно заржали в ответ. Ольгуца обернулась назад, посмотрела, нахмурилась и опустила руку на кнут.
- Дед Георге! Помоги! Они нас догоняют!
Крепко любил дед Георге своих лошадей, - и тех, что были впряжены в коляску, и тех, что в дрожки. И все же пустил их во весь опор, как в былые времена, когда господа не знали удержу ни в ярости, ни в веселье и когда возницы, потрясая кнутами, въезжали на кореннике в ворота дома, дабы возрадовалось сердце господ от восторженных вскриков дам. Дед Георге еще помнил те времена, и Ольгуца знала о них по его рассказам.
- Хии-хии!.. - гикнула Ольгуца.
Дед Георге только усмехнулся; зашипел змеей кнут; кони перешли в рысь, встряхивая тяжелыми гривами и размахивая длинными хвостами... И восемь копыт начали выбивать барабанную дробь.
- Обернись назад, Моника! - кричала Ольгуца во все горло, не помня себя от восторга.
Моника встала на колени и выглянула из-за опущенного верха коляски.
- Догоняют?
- Пожалуй... - последовал уклончивый ответ.
- Догоняют?
- Пожалуй, да, - с опаской отвечала Моника.
- Догоняют? - гаркнула Ольгуца, выхватывая кнут из рук деда Георге.
- Да-да! - испуганно сказала Моника.
Длинные и изящные, как стрекоза, дрожки оказались рядом с коляской, готовясь обогнать ее.
- Скорее, дети! Поторапливайтесь: я очень проголодался! И хочу пить! крикнул на полном ходу господин Деляну.