- Аника, открой окно, надо немного проветрить.
Красный осенний закат и громкое воронье карканье воскрешали в памяти картину гигантского поля битвы, усеянного убитыми и ранеными. Оттуда веяло холодом.
Госпожа Деляну заперла сундук и проверила замки.
- Аника, закрой шкаф.
Шкаф был полон мятых газет, как номер гостиницы после отъезда постояльца.
- Господи, барыня! Бог с вами! Дайте я задвину.
Госпожа Деляну отодвигала сундук с середины комнаты к стене.
- Ничего, Аника, а ты лучше подмети пол.
- Барыня, - спросила Профира, войдя в комнату с зажженной лампой, - где мне постелить сегодня барчуку?
- Как где? Здесь... Что он, гость?
- Да ведь матраца нет!
- Цц! Возьми с другой кровати.
Госпожа Деляну еще раз окинула взглядом комнату, задержав его на сундуке, готовом к отъезду: он выглядел тяжелым; так же тяжело иногда бывает на душе.
Избегая света лампы, она вышла из комнаты.
Аника и Профира многозначительно переглянулись.
* * *
Дед Георге рассказывал сказку о тех временах, когда Господь Бог жил среди людей и бродил по земле вместе со Святым Петром в обличье и одеянии нищего.
Все трое, сидя на лавке, слушали его внимательно и сосредоточенно. Дед Георге сидел на низенькой скамейке, спиной к очагу, лицом к детям. Они больше слышали его, чем видели, потому что свет в комнате делался все слабее, опускались сумерки, сначала совсем светлые, потом голубоватые и, наконец, синие, как слива, а окошечки в доме были очень маленькие. Пепел посеребрил в очаге кучку красноватых углей, окутав их сединой.
В ушах у детей звучали голоса разных людей: добрых и злых, равнодушных и милосердных. Всех повстречал Господь на дорогах сказки, со всеми поговорил - и пошел дальше. И ни один из путников не слышал, как бились сердца троих детей, в ушах у которых, словно три маленьких серебряных колокольчика, звенело: "Вы говорите с Богом! Вы говорите с Богом! Вы говорите с Богом!"
И волшебная сказка отправилась дальше, вместе с тенью нищего Бога, бредущего по белым дорогам земли.
Когда Святой Петр обращался к Богу, дед Георге вставал, низко склоняя белую свою голову в знак глубокого смирения и послушания. И голос Святого Петра и его почтительность были так похожи на голос и речь самого рассказчика, что дети, слушая сказку, тут же вспоминали деда Георге и улыбались ему, хотя они его и не видели. А голос Господа Бога не был похож ни на один из известных им голосов, и все же это был голос близкого человека.
Господь говорил на мягком деревенском молдавском наречии, шепотом, отчетливо, но шепотом; три пары ушей и три головы, обращенные к нему, внимательно вслушивались в его речь.
...В сказке наступала ночь, как наступала ночь за оконцами дома деда Георге. Стоя у порога ветхого домика, Господь просил приютить и накормить его.
- Входите, люди добрые, входите. Место, слава Богу, есть. А вот еду мне взять неоткуда, ведь я бедная вдова с тремя детьми.
Дед Георге распахнул дверь. Господь и Святой Петр вместе с ночным ветром вошли в гостеприимный домик, где трое детей плакали от голода. А женщина пекла лепешку из золы, чтобы обмануть их голод.
- ...Только собралась бедная женщина вынуть из очага жалкую лепешку, и что же она видит?..
Широко раскрытые и сияющие, словно солнце, глаза детей ждали продолжения.
- ...Хлеб величиной с солнце... Свершилось чудо. Нищий, сидевший у очага, оказался самим Господом Богом.
Молчание и тьма кромешная.
- Дед Георге, где ты? - громко позвала Ольгуца.
- Здесь я, барышня.
Ольгуца провела ладонью по глазам. Ее пронзил страх, что дед Георге и есть сам Господь Бог и что она его потеряла.
* * *
- Дед Георге! - послышался вдруг голос из-за двери, прервав долгое молчание.
- Это мама, - шепнула Ольгуца, соскакивая с лавки. - Прячьтесь скорее! Сюда-сюда! Готово, дед Георге!
- Целую руку, барыня. Давненько вы здесь не были! - встретил дед Георге госпожу Деляну, которая вошла в комнату с тремя пальтишками в руках.
- Ничего, и без меня есть кому приходить сюда! Где же они?
Дед Георге окинул взглядом комнату...
- Было здесь трое козлят, да, видать, съел их серый волк!
Вспомнив, как отыскал волк в сказке трех козлят - и особенно одного из них, - Дэнуц не выдержал и рассмеялся. В ответ послышался звонкий смех. Пошарив рукой в темноте, госпожа Деляну обнаружила его источник: три головы высовывались из-под стола со старыми книгами. Тем временем дед Георге засветил лампу. На белой стене промелькнули синие тени трех медведей, вылезающих из берлоги.
- Теперь тебе и подметать не придется, дед Георге! - улыбнулась госпожа Деляну, указывая ему на чулки детей.
- И то правда! - согласился дед Георге. - Уж такие у дедушки хозяйственные внуки. Из ряду вон!
Раздался новый взрыв смеха.
- Чему вы смеетесь? - спросила госпожа Деляну, глядя по очереди на каждого из детей.
- Будь здоров... крестный! - только и смогла вымолвить Ольгуца, задыхаясь от смеха.
- Что ты там бормочешь?
Дети переглянулись. И из их широко раскрытых глаз снова брызнул смех; держась руками за живот, с мокрыми от слез глазами, они катались по лавке и по полу.
- Что с ними, дед Георге?
- Дети, они и есть дети, барыня! - закусил ус дед Георге, сам едва удерживаясь от смеха.
- Крестный, мама, крестный!
- При чем тут крестный? Какой крестный? - удивилась госпожа Деляну.
Моника и Дэнуц плакали от смеха. Ольгуца завывала, раскачиваясь, точно плакальщица.
- Сказка о волке и трех козлятах, барыня! - пожал плечами дед Георге, уже не в силах сдержаться от смеха.
- О волке?
- Дедушка и вам эту сказку рассказывал, да вы тогда малы были. Так вот...
Кашель прервал его на полуслове. Прижав руки к груди, дед Георге нетвердыми шагами вышел из комнаты, унося с собой кашель. Некоторое время смех и кашель звучали одновременно, точно какой-то странный жалобный звон. Потом смех стал затихать и, наконец, совсем смолк. Что-то чужое вошло в домик деда Георге и затаилось в черной тени, под навесом, куда не доходил свет от лампы. Все ждали, затаив дыхание, окончания приступа кашля. На личиках у детей высохли последние слезы радости, горькие слезы навернулись на глаза их матери.