Лоренцо тем временем затворился у себя в доме, предоставив действовать народу.
И это было правильное решение: если бы он сам отомстил за себя так, как отомстили за него другие, то до конца своих дней утратил бы народную любовь.
Юный кардинал Риарио, осведомленный о заговоре, но не знавший о способе его осуществления, тотчас же отдался под покровительство священнослужителей собора, которые препроводили его в ризницу по соседству с той, где укрылся Лоренцо. Архиепископ Сальвиати, его брат и его кузен, а также Якопо Браччолини, которых Чезаре Петруччи арестовал во дворце Синьории, были повешены — одни на Рингьере, другие — под окнами дворца. Франческо Пацци обнаружили в постели и, истекавшего кровью, приволокли в Палаццо Веккьо. Чернь осыпала его ударами и проклятиями, он же с презрительной улыбкой на устах взирал на нее, пожимая плечами. Его повесили подле Сальвиати, при том что ни угрозы, ни удары, ни пытки не заставили его издать ни единого стона. Джованни Баттиста да Монтесекко, который, отказавшись убить Лоренцо в церкви, предоставил это двум священникам и тем самым, вероятно, спас ему жизнь, был, тем не менее, обезглавлен. Ренато деи Пацци, единственный из всей семьи не пожелавший участвовать в заговоре и из предосторожности удалившийся в свое поместье, не смог уйти от судьбы: он был схвачен и повешен под окнами дворца. Старый Якопо деи Пацци, бежавший из Флоренции с отрядом своих приспешников, попал в руки апеннинских горцев, и те, несмотря на крупную сумму, которую он предлагал им — не за то, чтобы они отпустили его, а за то, чтобы они его убили, — доставили пленника во Флоренцию, где он был повешен подле Ренато.
Две недели длились расправы, сначала казнили живых, потом — мертвых: семьдесят человек были в клочья разорваны чернью, которая затем волочила их по улицам. Тело Якопо деи Пацци, погребенное в родовом склепе, было извлечено оттуда, ибо покойного обвинили в богохульстве: один из его палачей утверждал, будто он слышал, как тот в момент казни проклинал имя Господне; затем это тело зарыли в неосвященной земле у городской стены, однако новая могила смогла защитить его ничуть не лучше, чем первая: мальчишки вытащили из земли и без того уже обезображенный труп, долго волочили его по всем улицам и сточным канавам Флоренции, а затем бросили в воды Арно.
Дело в том, что чернь везде одинакова, независимо от того, мстит она за поруганную свободу или за оскорбленных королей, вышвыривает в окно Паоло Фарнезе или пожирает сердце маршала д'Анкра.
Между тем, немного придя в себя, Лоренцо вспомнил о той женщине, которую он в какой-то миг видел стоявшей на коленях у тела его брата. Он приказал найти ее, но предпринятые поиски долгое время оставались безуспешными, настолько она замкнулась в своем горе. Но в конечном счете ее нашли, и Лоренцо заявил, что он желает взять на себя заботу о ее сыне, которого она незадолго перед тем родила. Ребенок этот станет впоследствии папой Климентом VII.
Наконец, однажды утром, по прошествии не более чем двух лет после этой драмы, все увидели, что под одним из окон Барджелло раскачивается тело повешенного. То был труп Бернардо Бандини, который укрылся в Константинополе и которого султан Мехмед II выдал Лоренцо в знак своего желания сохранить мир с Флорентийской республикой.
Заговор Пацци стал единственной опасностью, которой лично подвергался Лоренцо за всю свою жизнь, и опасность эта сделала его еще любезнее народу; мир, подписанный им 5 марта 1480 года с королем Фердинандом Неаполитанским ознаменовал вершину его могущества, и потому, не тревожимый ни внутри Республики, ни извне, Лоренцо мог всецело предаваться своей склонности к искусствам и выказывать невиданную щедрость, с какой он вознаграждал их. Правда, будучи менее щепетильным, чем его дед, он мог, если денег недоставало в его личной кассе, без всяких колебаний заимствовать их из государственной казны, и прибегать к этой крайности ему приходилось особенно часто по возвращении из Неаполя. И действительно, его поездка скорее подобала королю, нежели простому гражданину; дело дошло до того, что, помимо расходов на экипажи и на сопровождавшую его свиту, а также на подарки, розданные им художникам и ученым, он предоставил к тому же тысячу флоринов на приданое девушкам из Апулии и Калабрии, вышедшим замуж во время его пребывания в Неаполе.