– Воля вашего святейшества для нас закон, – сказал Джироламо. – Будет сделано все возможное, чтобы ее исполнить, но без борьбы Медичи не сдадутся, и если кто-нибудь погибнет при этом, то ваше святейшество простит тому, кто вынужден был защищаться.
Папа поднялся с кресла, глаза его сверкали, он грозно протянул руку и крикнул громким голосом, раздавшимся на всю комнату:
– В груди твоей кипит злоба дикого хищника, а я судья без злобы, и справедливость не исключает долготерпения. Не осмеливайся переступить мою волю, чтобы не навлечь на себя мой гнев!
Джироламо, дрожа, склонил голову, а архиепископ поспешил сказать:
– Ваше святейшество правы, справедливость не исключает долготерпения, Лоренцо де Медичи не должен избегнуть справедливого суда за свое преступление, так как он один виновен в противодействии Флорентийской республики святому престолу. Как только он перестанет там властвовать, республика подчинится главе христианского мира, и вся Италия от Альп до берегов Сицилии будет повиноваться воле святого отца.
– Ты говоришь верно, брат мой, – сказал папа, опять садясь в кресло, – поэтому такое преступление не должно миновать суда.
– Святой отец, предоставьте нам выполнить это дело, – смиренно заметил архиепископ, – и будьте уверены, что мы приведем его к желанному результату.
– Да будет так, – согласился папа, – но не забывайте о чести папского престола. Также и ты, Джироламо, и все твои друзья – я не хочу, чтобы на вас осталось пятно.
Все преклонили колени под благословением папы, потом Франческо Пацци, архиепископ и Монтесекко удалились, а Джироламо остался по его приказанию.
– Ну, – ласково сказал Сикст, – ты знаешь мою волю. Я верю, что ты будешь повиноваться ей, а теперь забудем тревоги и заботы, которые нам доставляют злые люди. Прикажи позвать того, кого я жду. Я так стремлюсь доставить радость, когда уверен в благодарности.
Джироламо передал приказание, и немедленно, к немалому его удивлению, в комнату вошел молодой человек, никак не более семнадцати лет, в одежде немонашествующего духовенства. Он был строен и нежен, робок и застенчив; его бледное лицо с большими черными глазами, обрамленное черными кудрями, зарумянилось при виде папы, ласково кивнувшего ему. Он торопливо преклонил колено и поцеловал туфлю папы.
Сикст благословил его, потом поцеловал в лоб и любовно посмотрел на его нежное, почти детское лицо.
– Как он похож на твою сестру, Джироламо. Совсем ее мягкий взгляд, ее улыбка. Она недолго пережила мужа своего, а этот ребенок остался на моем попечении… Я буду о тебе заботиться, мой маленький Рафаэлло, – сказал он, опять целуя его в лоб, – у меня приготовлен сюрприз для тебя.
Папа совсем преобразился, глаза его с любовью смотрели на мальчика, худая рука его ласково гладила кудри, закрывавшие небольшую тонзуру.
– У меня есть для тебя сюрприз, дитя мое, в награду за твое прилежание и хорошее поведение в школе. Кроме того, этот сюрприз должен напоминать тебе, когда меня не будет, что ты призван оказать честь имени твоего дяди в служении церкви. Джироламо, дай мне эту шкатулку со стола.
Граф взял черную бархатную шкатулку с золотыми застежками и подал ее папе, преклонив колено.
Сикст, открыв шкатулку, вынул оттуда пурпурную шапку с золотыми кистями, составляющую отличие высшего духовного звания и дающую ее обладателю первенствующее место перед всеми светскими титулами. Он возложил эту шапку на голову удивленно смотревшего Рафаэлло и торжественно произнес:
– Моему племяннику не подобает медленно подниматься до высших ступеней. Светские правители окружают себя ближайшими родственниками, на преданность которых могут рассчитывать. Тем более должен это делать я, глава христианства. Мои задачи выше всех светских целей, и престол мой стоит выше всех престолов мира; поэтому мне больше, чем королям, нужна преданность и добровольное повиновение тех, которые призваны вести вместе со мной борьбу для подчинения всякой светской власти кресту и церкви. Прими из моих рук это отличие и исполняй долг твоего высокого звания на благо церкви и к чести твоего рода.
Он нагнулся и поцеловал в лоб юного кардинала, который краснел и бледнел, не находя слов, и со слезами на глазах поцеловал руку папы.
– Завтра я объявлю твое назначение в консистории, – продолжал папа. – Теперь иди и подготовься должным образом приветствовать святейшую коллегию. И еще вот что: я хочу, чтобы имя Риарио было в числе высших духовных представителей, поэтому ты будешь носить его теперь в честь своего дяди, а тебе, Джироламо, я приказываю передать твое имя Рафаэлло. Он тебе родственник по крови.