Немецкой ясновидящей и врачевательнице больных Гильдегарде фон-Бинген (1098—1179) принадлежат две медицинские работы: «Physica» и «Causae et curae»; обе эти книги, отличающиеся (30/31) употреблением многочисленных немецких терминов, имеют в основе работы Константина Африканского, а также учения французских школ в Туре и Париже; автор принимает в расчет также и великого немецкого викторианца Гуго. Одо и Гильдегарда являются литературными вершинами, а с тем вместе и конечными пунктами средневековой «монашеской» медицины, если уж настаивать на употреблении этого термина. Образованное духовенство как во Франции, так и в Германии, до конца 12-го века стояло во главе медицинского литературного движения; кое-где в нем принимали уже участие врачи из Салеренской школы, но и среди них видное место занимали монахи. Константин Африканский, кончивший свои дни в качестве бенедиктинского монаха в Монтекассино, пользовался в 12-м веке, благодаря своим сочинениям, широкой известностью в Западной Европе, в частности в Германии. В конце 11-го века в Нижней Германии, при дворах епископов, появляется врач Адамат, принадлежащий к Салернской школе. Далее, у Ричера из Реймса мы находим описание работ того же времени при королевском дворе Карла III (898—929) неизвестного практического врача из Салерно и представителя французской ученой монашеской медицины Дерольда, позже епископа в Амьене. Лейб-медиком короля был Дерольд, что же касается королевы, то она доверяла только одному светскому врачу из Салернской школы; Ричер, принадлежавший к духовному сословию и инспирированный, по-видимому, французскими клерикальными кругами, утверждает, что этот салернец не обладал научными сведениями и, в словесном состязании обоих врачей за королевским столом, всегда был причиной общего веселья. Что врач, монах французской школы, значительно превосходил светского врача из Салерно, Ричер пытается обосновать тем, что Дерольд несравненно лучше был знаком с ядами и противоядиями и мог бы лишить своего соперника жизни, тогда как этот последний вряд ли мог бы сделать ему что-либо; это, впрочем, может быть истолковано и как доказательство большей прямоты и честности Салернской школы. Во всяком случае во всем этом, анекдотическом по существу, рассказе ярко отражается то острое противоречие, которое существовало в начале 10-го века между ученостью монастырских школ и традиционным врачебным умением Салерно и южной Италии вообще. (30/31)