Перед медициной также выросла проблема — установить гармонию между различными учениями; эта проблема была разрешена очень просто тем, что доверились, без всяких возражений и сомнений, умнейшему врачу ислама персу Ибн Сина. Лишь у Таддео сильнее выступает религиозная сторона дела.
Решающим для медицины было то обстоятельство, что, подобно теологии и «искусствам», ей пришлось в университетах одеться в схоластические одежды и перенять полностью дедуктивный метод, т.е. определение, классифицирование, аргументирование при помощи силлогизмов и аксиом, систематизирование при помощи авторитетов и гармонизирующих принципов. Основой преподавания служила лекция, объяснение данного текста; регулярно, обычно каждые две недели, чтение прерывалось «очередными диспутами» (Disputatio ordinaria) о прочитанном и разъясненном по правилам искусства ведения диспутов; два раза в год устраивались большие диспуты о чем угодно, «Disputationes de quolibet» или «quodlibetariae»; на этих диспутах каждому студенту и каждому члену университетской корпорации предоставлялась возможность ставить какие угодно вопросы и настаивать на их обсуждении; отсюда развилась обширная литература «Quaestiones disputatae» и «Quaestiones de quolibet», или — короче — «Quodlibeta». Характерны, далее, постоянные ссылки на авторитеты; в них, а не в наблюдениях, устраивают доказательства всего; способ доказательства благодаря авторитетам получает характер истины; в борьбе «pro» и «contra» рождается неоспоримая истина: они разрешаются в виде «Solutio» (развязка), представляющей собой гармоническое сочетание противоположных начал. Арсенал ученого спора — tabulae, florilegia, собрания изречений; результат его — concordanciae (соглашения), conciliatores controversiarum (посредники в разногласиях) и т.п.; естествознание и врачебное искусство оторвалось от опыта и плавало по морю «Conclusiones» и «Deductiones» (умозаключений и (80/81) дедукции). Нужда в индуктивном мышлении являлась лишь у немногих; она была у Альберта; была также у Роджера Бэкона, который, весь принадлежа схолатсике, в своем мышлении выходил все же за пределы ее.
Типичным представителем медицинской схоластики служит Таддео Аль деротти, который уже по своему низкому происхождению является противоположностью аристократам Салерно; умер он в Болонье богатым человеком.
Рис. 19. Осмотр прокаженного. Врачи и банщики (смывающие свертки крови), 1517 г.
Ученым врачом Таддео сделался поздно. Около 1260 г. он стал преподавать в Болонье, причем его лекции имели тот характер, который описан выше, и составлялись по образцу, усвоенному юристами в Болонье. Его хитроумные комментарии дошли до нас; кроме «Isagogae» их предметом служат только греческие сочинения; он комментирует Гиппократа (Афоризмы, Prognostica, Regimen acutorum) и Галена (Tegni, Кризы, De interioribus и т.п.), что, конечно, заслуживает большого внимания. Наряду с фолиантами Галена, его библиотека содержит Канон Авиценны, Liber mansuricus Рази и Пандекты Серапиона. Из сочинений Таддео характеры для этой эпохи некоторые «Quaestiones» (исследования), которые также примыкают к комментариям; сюда относятся «Regimen sanitatis» (правила здоровья) в стиле послания Аристотеля к Александру и многочисленные (156) «Consilia» (советы); среди них имеется работа о винном спирте и его приготовлении, причем здесь впервые описывается приспособление для охлаждения. Таким образом, и у этого ученого, в котором видят прототип всякой медицинской силлогистики, но который несомненно был крупной личностью, мы находим стремление к прогрессу; (81/82) ему нечужда была таким образом и пользующаяся плохой репутацией схоластика, несмотря на тысячи препятствий, которые ставила ему схоластическая методика.
Рис. 20. Рисунок из рукописи учебного анатомического вскрытия (около 1400 г.). У трупа диссектор и демонстратор, на кафедре (почти совершенно разрушенной) лектор.
Одним из многих известных учеников Таддео был Вильгельм Корви из Брешии (1250—1326), о котором была уже речь; он начал с преподавания логики в Падуе, был затем в течение продолжительного времени папским лейб-медиком в Авиньоне, работал затем в Париже и увековечил свое имя в Болонье, учредив стипендию в благодарность за полученное там медицинское образование. Его «практика внутренней медицины» принесла ему многозначительное прозвище «Aggregator Brixiensis». Другой ученик, Бартоломей Вариньяна (сконч. 1318) долго был профессором в Болонье, где оставил составленные в схоластическом духе комментарии к Авиценне и Галену. Шурин Таддео, по имени Буоно ди Гарбо, занимался хирургией и был другом Вильгельма из Саличето, его сын Дино (Алдебрандино) ди Гарбо (сконч. 1327) был первым по времени из целого ряда известных комментаторов Авиценны; он начинает собой ряд их, ряд непрерывно продолжавшийся до начала 17-го века и насчитывавший немало замечательных ученых, которые в своих трудах комментаторского характера скорее скрывали, чем обнаруживали, и свое прогрессивное мышление и даже свои открытия. Кое-что интересное в этой длинной серии комментариев Авиценны и Разеса уже открыто; многое предстоит еще найти. Дино не ограничился этим; в целях преподавания, он во время своей профессорской деятельности в многочисленных высших школах Италии составлял комментарии также к Гиппократу и Галену. Почетный титул «Expositor’a» был вполне им заслужен. Сын его Томмазо ди Гарбо, более независимый в своем образе мыслей и в своих (82/83) сочинениях, был практическим врачом, пользовавшимся уважением даже со стороны ненавистника врачей Петрарки; о своем отце Томазо говорит, что он следовал Галену, как евангелию. Наследством Томасо является неоконченная «Вся медицина» (Summa medicinalis). Петр Торриджано (Trusianus) также был учеником Таддео; в течение некоторого времени он работал в Париже. В своих объяснениях к «Tegni» Галена он имел притязание, быть больше, чем комментатором, так как он вносил туда все, что только можно было; благодаря этому его назвали — одни в похвалу, другие в насмешку — «Plusquam Commentator».