На общий прогресс врачебной науки влияние его было сначала незначительным, что и следовало ожидать при враждебном отношении к его сочинениям и при быстром прекращении его преподавательской детальности в Базеле. И все-таки высказанная им впервые с полной ясностью мысль, что лишь изучение природы, опыт и эксперимент обусловливают прогресс медицины, как и всего естествознания, мало-помалу вошла в сознание врачей. В течение склонных к систематизированию 17-го и 18-го веков, и даже в 19-м веке, Парацельсу ставились упреки, что он не выработал и не оставил после себя определенной системы, которую сумел составить из его учения только его датский ученик Педер Зöрензен (1542—1602). Но это как раз и говорит в пользу искренности его убеждений в области естествознания; 19-й век тоже не оставил никакой системы медицины, основанной на естествознании, а только давал факты и результаты наблюдений.
Но прежде чем расстаться с великим врачом из Эйнзидельна, необходимо указать на то, как высоко ставил он врачебное призвание, как глубоко в сердце заложено было у него понимание долга врача. Одним из краеугольных камней медицины он считал «Virtus» — этику, и его полная милосердная душа являлась вечным источником глубочайшей любви к человечеству, благодаря чему он занимает место рядом с великим Гиппократом, чего заслужили очень немногие:
«Врач не смеет быть лицемером, старой бабой, мучителем, лжецом, легкомысленным, но должен быть праведным человеком».
«Знайте, что врач должен денно и нощно думать о своем больном и ежедневно наблюдать его, все свои думы и помыслы он должен направлять на хорошо обдуманное лечение больного». Так как (129/130) «сила врача — в его сердце, работа его должна руководиться богом и освещаться естественным светом и опытностью; величайшая основа лекарства — любовь».
В этом проявился полный отказ от самодовольного галенизма и возвращение к профессиональной этике Гиппократа.
Развитие анатомии и хирургии в XVI веке
Вскоре после смерти Гогенхейма в медицине как раз наступил момент величайшего прогресса, который привел к полному преобразованию анатомии и с которым тесно связано имя великого нидерландца Везалия.
Рис. 42. Автопортрет Леонардо да Винчи.
В это время, как и во времена Мондино, неограниченно господствовала Галеновская анатомия, уцелевшая благодаря Авиценне. И даже, когда великий художник Ренессанса, универсальный исследователь, наблюдатель и мыслитель Леонардо да Винчи сам принялся за анатомический скальпель, то и он, подобно своему наставнику Маркантонио делла Toppe из Павии (см. выше), хотел снова оживить Галена и возобновить его учение. Но помимо его воли все самостоятельнее делались его суждения, его рисунки превращались в истинную передачу виденного в природе. Его физико-технический гений побуждал его вникать в действие мускульных пучков, разглядывать клапанный аппарат сердца, исследовать гидравлические процессы при движении крови. Круга кровообращения, правда, он не открыл, но величайших проблем в этом направлении коснулся, производя секционную работу и размышляя над сделанным. Он старался составить себе представление — путем инъекции застывающей массы — о строении мозговых желудочков и открыл многие (130/131) анатомические подробности отдельных органов, как например, мышечные перекладины правого предсердия и желудочка, которые вновь были открыты только во второй половине 19-го столетия. Таким образом, его работа, продолжавшаяся в течение нескольких десятилетий, препараторно произведенная более чем на 30 трупах, должна оцениваться как серьезный анатомический труд, при котором для него было важно не только составить себе представление о форме и образе для художественных целей, но и одновременно выяснить функции подвергшихся анатомированию органов. Сотни анатомических рисунков Леонардо (1452—1519) только этюды, ценный материал для изучения, равного которому нет в истории анатомии. Для опубликования изготовлен был, пожалуй, лишь один флорентийский рисунок скелета, но и он не увидел света, подобно всем остальным его рисункам пером; и таким образом вся эта работа не оказала влияния на прогресс анатомии. Правда, Альбрехт Дюрер видел единственный законченный рисунок Леонардо и скопировал его, поэтому не вполне исключена возможность, что и Андрей Везалий также был знаком с этим рисунком и подражал ему в своей пластической фантазии, точно так же, как его анатомические большие рисунки сходны по внешности с эскизами Генри д’Эмондевиля и с рисункаи скелета Шарля Этьена, и те и другие он мог видеть в Париже в 1533—1536 гг. Это нисколько не умаляет его неувядаемой славы создателя современной анатомии и не отнимает его научных заслуг в технике.