— Что это? — спрашивает он, не заглядывая в текст. — Лекции, что ль?
Никакие это не лекции. Говорю, что это собственный текст и благодарю за помощь.
— Мне надо спешить, — говорю. — Прошу прощения. Э, до завтра.
Я выбегаю из колледжа. Надо бы поспешить, давно нужно отдать рукописи, а времени не было.
Женя догнал меня, он хромал.
— Ты это, спешишь куда-то? — спросил он. Не отстанет ведь. Не отстанешь, я прав?
— Да, есть куда. — Я ускоряю шаг, но расстояние так и не убавилось.
— Слушай, ты извини, если я с кликухой сострил. Просто привычка такая — давать прозвища. Вон, Лёне дал прозвище «Симба», и что? Не обижается ведь парень.
Красный свет светофора. Полминуты еще.
— Но ты дал прозвище просто так, — огрызся. Не хотел, но стал. — Улавливаешь? Симба — это Лев из мультика. Ясен хер — это прозвище подходит. Но мое. Ты, словно из воздуха, поймал имя и прилепил его ко мне. Вован. Это даже не вариация моего имени, блин. Это, на хрен, другое имя. Совершенно! Что это, Женя, как не стеб?
Женя молчал. Совесть заиграла?
Загорелся зеленый, и мы пошли к остановке.
— Ну, это, — начал Женя и резко замолчал.
Ну, продолжай. Оправдывайся отмазками, придуманными за пару секунд. Молчит. Стонет.
Я обернулся и увидел, Женя, как на линейке, сидит на асфальте. Что такое?
— Эй, Женя, — сказал я, поднимая его за руку. Тяжелый тип. — Ты тут не разыгрывай драму. Пошли, пока зеленый горит.
— Не могу, — растерянно произнес Женя. — Нога опять отнялась.
Как-то на автомате — перебросил руку Женька через спину и стал ему костылём. Одногруппник подпрыгивал, всасывал воздух через зубы.
— Что за хрень с ногой? — спросил. — Второй раз замечаю такое.
— Травма. Хочешь, могу рассказать.
— Скажи лучше, когда у тебя это пройдет. Мой транспорт едет.
— Понемногу проходит. — Женя начинал вставать на больную ногу. — Иди тогда. У меня троллейбус через минуту подъедет.
Заскочил в маршрутку.
***
— В смысле отказано? — удивился я. Столько времени за текстом, а все через жопу.
— А в таком, — ответил новый редактор. — Этот рассказ — антиреклама для ресторана, где вы, как я понимаю, работали в августе. Сомневаюсь, что людям нужно это.
— Не хотите, чтобы люди знали правду?
— Не в этом смысл. Правда, не правда, тут роли не играют. Я хочу сказать, что твой литературный прототип… как бы это сказать… наглый.
— Наглый?!
— Если тебе надо, могу и по жестче сказать. Но факт остается фактом, главный герой — не тот, на кого можно было бы равняться. Уж точно не в наше время. Слишком злой, мизантроп. Да и момент с тортом вроде и должен выглядеть комичным, но… где рамки в поведении этого персонажа?
— Их, вроде как, нет.
— То есть, ты еще сам вел себя так?
— Не совсем, чтобы так, но…
— Хорошо, — в голосе редактора лед. — Я понял, но мне это было неинтересно. Вернее, это мерзко.
— Мерзко?! То есть это мерзко, по-вашему?! У Паланика «Кишки» выглядят мерзко, а вы тут про слюнявый, испорченный торт говорите! Как это понимать?
— А так, ты еще не сделал имя. Ты пытаешься выстрелить в голову без всякой тренировки, от бедра. А надо набить руку, стрелять с прицела.
Я не хотел спорить с редактором. Уж больно напористо я веду себя перед тем, кто говорит по делу, а не разбрасывается словами просто так, чтоб унизить.
— Что молчишь? — спросил он. — Может, заберешь текст?
— И что мне делать?
— Что тебе говорят мозги?
— Переписать рассказ? Если да, то скажите, что я должен изменить. Я все сделаю.
— Не переписать, — вздохнул редактор. — Его нужно выкинуть. Или закопай его.
— Неужели он настолько ужасен?
— Не ужасен. Противен. Ты пытаешься показать прототип себя мучеником вне кругов Данте. Читать можно, но все эти сопли, усталость, которая валит персонажа, не нужна. Вся его злость — это не нужно. Он же хороший в душе, так почему ведет себя так?
— Скажем так, у него есть причины на это.
— И какие?
— Я не могу сказать. Это… личное.
— Ну, — редактор хлопнул ладошами, — тогда я, лично тебе, говорю. Отказано.
Это единственное, что я хотел делать — писать. Да, есть еще медицина, но я предпочту жене любовницу. Для обоих есть смысл быть в моей жизни, но одна — повседневность, которую хочется бросить. Вторая же — та, кто ждет в пабе, где сидят мужики, сбежавшие от жен. Изменчива, как погода, непредсказуема, как сама жизнь. Попросил налить большую кружку светлого, со смыслом на поверхности — нальет. Попросил такое же, но темное, пожалуйста!
Зальешь несколько и улетаешь. Все затупляется, остается свобода. Та, которая необходима тебе, чтобы она была всегда рядом.
Залпом! Залпом еще одну!
Время исчезло, настоящее стало иллюзией. Есть только ты и твое настоящее. А там всего по малу или по многу.
Хватает тебя эта любовница и тащит куда-то. В тень, чтоб другие не видели. Нежный, холодный голос шепчет, и ты уходишь еще глубже в себя, не зная, как долго ты будешь там. Каждый раз окунаешься, а там все иначе, чем было в прошлый раз. Никогда не происходило такого, что ты вышел, а в следующий раз зашел в то же самое место. Нет, всегда все иначе.
Опьяненный любовницей уже не хочешь идти к жене — знаешь, что она может догадаться, а там неизвестно, чего ожидать. Страшно.
Но ты приходишь обратно и видишь, она не знает — спит, не ждет тебя, или ей просто плевать на тебя. Как и тебе на нее, иначе на кой-любовница сдалась, если тебе не пофиг на первую.
Приятное послевкусие оседает у тебя на губах, затмевая вкус хмеля. Не включаешь свет, иначе снова увидишь мир — повседневность, работу, своих долбанных коллег с этой долбанной работы. Ничего не хочется видеть. Хватит на сегодня. Уперся ногами о кровать, нащупал одеяло и залез под него. А жена не замечает, спит себе и ладно. И ты засыпаешь, думаешь, когда еще можно свидеться с ней, да чтоб подолгу можно было посидеть вместе.
========== Глава 3 ==========
Леня сложил халат в пакет. Ему было не до аккуратности – опаздывал. И даже, если бы он взял и сложил как подобает, халат был бы, словно из жопы.
И ведь хотел встать позже, не идти на пары, а родителям сказать, мол, пар нет из-за посвящения в белые халаты. Долежался!
На улице было прохладно. Сразу видно, осень оккупировала улицы города. А не за горами уже и зима. Холода. Заканчивалась третья неделя сентября. Уже 20-е число.
В колледже, на третьем этаже, было много студентов. У всех в руках пакеты с халатами, а сами они в толстовках и водолазках. Где свои-то? Где Женек, друган?
Прошло достаточно времени, и Леня чувствовал, что ближе друга, чем Женя, он не найдет. С другими он тоже ладил, но держался рядом с Женей. Как и все в первый день знакомства. Заговорили с одним, и этого человека достаточно. Остальные пусть сами по себе. Это напоминало школу – везде маленькие группки, но нет единства, нет как такового коллектива.
Где Женек, пес этот?!
Женя стоял около входа в актовый зал. Лени нет уже полчаса.
Десятки студентов пропихиваются в зал через небольшую дверь. Ломятся, толкаются, протискиваются. Другие – те, кто еще далеко от входа, ждут своей очереди.
Женя задумался, а вдруг пожар? Что тогда? Начнется эвакуация, как это было при операции «Динамо»? Женя любил историю, особенно военную. В самом начале он хотел пойти в университет на исторический факультет, но что-то пошло не так. То ли мест не было, то ли по баллам не прошел, либо то и это. А ведь такой хороший студент был бы! Но вот он здесь – стоит и воображает.
Нащупал в карманах билеты на сегодняшний поход в кино. Только бы не опоздать на сеанс. Будет глупо, если такой хороший день испортится, а билеты пропадут. Но сейчас это не так важно. Где Леня?
- Женек! – где-то в толпе ждунов виднелась голова Лени. Замерз, по лицу видно.