**
За сентябрем пришел ноябрь и первые немногочисленные морозы. Дул сильный ветер и мелкий снег пронзал воздух диагональю, аккуратно и без лишнего шума складываясь в еле заметные сугробы. А затем снег кончился. Тот, что оставался на земле, от нетерпения начал таить, так и не дождавшись окончания своей смены.
Все ощущение реальности пропало, будто реальности никогда и не случалось. От этого и время шло быстро. Я сидел на кухне за столом и пялился на холодильник, а время шло. Его уже было не остановить.
Любые сигналы светофоров, видимых мне с восьмого этажа, казались непрекращающимися зелеными. За мигающим зеленым включался другой зеленый, настолько кислый и зеленый, что хотелось выколоть глаза.
Для контроля времени я решил завести дневник, но долго он не прослужил. Голова была абсолютно пуста и страницы дневника больше напоминали календарь прошлого - каждой строкой одни лишь даты, даты, даты. Даты, которых уже не вернуть.
Иногда я чувствовал, что нуждаюсь в свежем воздухе, поэтому подолгу стоял на заснеженной лужайке парка и подолгу рассматривал единственную городскую сосну.
Она была неотразима.
**
Еще мне казалось, что если уж за карликом пришли, так сказать, божьи инквизиторы, поскольку он не выполнил свое предназначение, то и за мной придут инквизиторы, раз уж я также был ни на что не годен. Хотя, все это виделось бредом, но, на всякий случай, я шарахался от всяких подозрительных личностей. А в квартире не ночевал уже больше месяца. Настал январь. Это я понял по надписям на витринах магазинов мишурой о том, что настал-таки январь. Очередной январь.
Я не питался порядком четырех месяцев и даже не чувствовал голода, будто изнутри все мои органы добровольно сдавались и растворялись в желудке, а затем желудок сам покинул корабль, как настоящий капитан.
Решив отметить новый год, я зашел в один магазинчик с мишурой о январе, взял с полки бутылку водки и стоял с довольной безденежной рожей у кассы. А затем наклонился к девушке в налобной повязке.
- Здрасьте.
- Здрасьте, - подражала она.
- A я нe буду платить, - я всмотрелся в ее прелестные голубиные глаза, ее зрачки расширялись, а губы тихонько вздрагивали, и, наконец, она кивнула.
Тут охранник схватил меня за плечо и нервно так зашипел: - Что тут происходит, крестьянин! (вольный перевод).
Я вдруг увидел в нем инквизитора, сатану и даже билетера, и шарахнул по его голове бутылкой, от чего он просто взял и по-простому так упал и развалился, совершая размахивающие движения ластами, будто он делал снежного ангела на полу магазина. Кассирша очнулась и закричала, ее налобная повязка слетела c ее лба, и она начала подкашливать и путаться губами в бахроме. Я снова попытался всмотреться в нее, но ничего не получилось.
**
Мозг будто размякал и разжижался в голове, и, крутанув ею, можно было почувствовать себя трехлитровой банкой с несвежими консервированными помидорами. Эти помидоры, с них слезала кожица, из них вываливалась мякоть, они смешивались с разжиженным мозгом и образовывали негустое пюре, которое бултыхалось и плескалось в моей голове.
И когда я выбежал из магазина с бассейном полным хлорки в голове, я увидел себя в отражении, в витрине. и накатило такое мерзкое и противное чувство, и снег начал таять. Может, он падал хлопьями с неба и в полете растворялся и превращался в дождь, который тут же ринулся за сыплющимся снегом с неба. Я бросился на витрину и бил ее, а затем разбил и бил по осколкам, превращая свои руки, ладони и почему-то голову в кровавое месиво, которое казалось лишь месивом из-за того, что шла кровь. В осколках отражение не изменилось, оно лишь размножилось на тысячи отражений, которые теперь впились в руки, и кровь смешивалась с тающим снегом, а потом с дождем. Глаза ослеплялись кровью и тут же промывались дождем, я поднес ладони к лицу и начал смывать с лица кровь осколками в ладонях, которые тут же резали и лицо и от усердия начинали доставать до кости.
И неизвестно как. Да что уж и говорить, раз все в этом мире происходило неизвестно каким образом! И неизвестно как за дождем с неба начала сыпаться крупа, она неровным слоем покрывала землю, будто так и было надо, а затем запасы крупы на небе кончились, и таз небесный, будучи еще с крупой какое-то время назад, сейчас был полностью пуст. И улицы были пусты. Пустота. Чистая девственная пустота. И далекий гулкий ропот самолета. Маленькая отчетливая желтая точка на небесной синеве.
Это что же, весна наступила?
**
Четырнадцать лет назад я покинул родные края, родной город В. в поисках заработка где-нибудь за экватором. Скачок и щемящая музыка скрипки. Четырнадцать лет назад в восемь часов утра еще неосведомленно светило утреннее солнце, его первые лучи прозрачно догорали в стекле окон, в стекле глаз. Четырнадцать лет назад в десять часов утра в метро одна девушка не отвечала на позывы моего особенного, а иногда просто уродского, взгляда. "Ты меня не проймешь этим!" - восклицала она. И звонко смеялась. "У меня иммунитет!". И она смеялась вновь и вновь.
A ее образ сохранялся и в одиннадцать часов четырнадцать лет назад, и в полдень, и в обеденный перерыв. В четыре часа после полудня образ девушки с иммунитетом начал остывать. Ee ранее отчетливо сияющее лицо уходило в тусклое мерцание лунного дневного света. Вечерело, и в мыслях прокручивались лишь последние слова, сказанные ей на прощание. Незнакомке из третьего вагона метро. "Я приеду за тобой". В восемь часов вечера солнце сдалось и устало. В десять - просто забыло всех нас.
Четырнадцать лет назад я покинул родной город В. И это решение было чертовски большой ошибкой.
**
А сейчас я почему-то снова вспомнил тот день и тот образ девушки с иммунитетом. Ведь она говорила мне тогда мои же внушенные ее мыслям слова, перефразированные на ее лад c ее функциями смеха и пыли. Все это выдумки. Как у пятилетнего детсадовца, рисующего перевернутые домики на песке ручкой пластмассовой лопаты холодной формы.
И на разбросанную повсюду крупу приземлился кукурузник, пилот махал и что-то дико орал, указывая на сидящую между крыльями блондинку. Дикий ор поначалу не был слышен от гула кукурузника, а потом этот ор перерастал в шепот, в болтовню и в сам ор вновь.
Пилот орал голосом карлика, и я заметил его лысину в широких пафосных очках.
- Летим! Летим! Летим! - орал карлик, а когда я забрался на небольшую площадку между крыльями самолета, я встретился взглядом с блондинкой. Она улыбнулась и упала головой мне на плечо. Нестойкая, совсем нестойкая. Ее зеленые глаза потухли враз, она ими явно гордилась. - Ну, что скажешь, - карлик теребил рычажки и штурвал, а кукурузник взлетал, разбрасывая крупу в воздухе и смешивая ее с другой крупой, которая уже находилась в подвешенном состоянии.
- Что скажу? Это кто вообще такая?
- Kак кто! Девушка с иммунитетом, ты о ней рассказывал.
Я вздохнул. С неба все казалось таким явным и ненужным, поэтому я достал из кармана брюк ластик и стал стирать пейзаж, пока мы над ним кружили. Затем стер девушку, оставив ей только глаза, коими я пожанглировал и вытер о ластик следом.
- Не было никакой девушки, - ответил я карлику.
- А эта куда пропала? - обернулся они удивился.
- Я ее стер.
И я стал стирать самолет до тех пор, пока мы с карликом не начали кружить над белым чистым листом. - Эгей! - орал карлик, ощущая себя птицей.
Я всмотрелся в его лысину и начал тереть по ней ластиком, а затем стер его полностью, переключился на себя и, даже не раздумывая о том, с какого себя начать, стер и себя.
И остался лишь чистый лист. Белоснежный чистый лист.
2011