Пожилой одноногий мужчина двигался к пекарне на костылях, как-то умудряясь сохранять равновесие, несмотря на перекинутый через плечо тяжёлый мешок. Заметив интерес Руса к надписям, он насмешливо фыркнул:
— Рано пришли. Видать, невтерпёж, господин?
Рус отвернулся, но грубиян продолжал хохотать, а потом ткнул пальцем в ещё одну надпись: «Девушки не поднимаются, пока не придёт время ложиться в постель!»
Последнее, чего хотелось Русу этим утром, так это тесного общения с такими девушками, как впрочем, и с женским полом вообще.
Он уже собрался уходить, когда из-за угла вывернулась ещё одна тележка. Её толкал перед собой мужчина в тунике, испачканной краской. Поравнявшись с заведением Мерулы, он остановился, достал какую-то коробку и положил перед ставнями.
— Не поднимаются, пока не придёт время ложиться в постельку, вон оно как! — выкрикнул одноногий. Видно, на тот случай, если кто-то вдруг не заметил этой приписки. И, донельзя довольный собой, заковылял дальше.
Рус снова уселся на скамью. По непонятной причине ему хотелось увидеть, как имя мёртвой девушки вычеркнут из списка.
Маляр достал из коробки тряпку и принялся стирать слово «София» и приписку, что красовалась с ним рядом. Затем отступил на шаг и обозрел плоды своего труда.
Рус поднялся и приблизился к нему.
— Надо полностью закрасить это имя, а не стирать. Чтобы ничего не было видно.
Маляр щурясь смотрел на стену.
— «Мариам кусается», — прочёл он вслух.
Затем приблизился и начал стирать и эти слова тряпкой.
— С этим народцем без работы не останусь. Не могут, видно, удержать своих девушек.
Он наклонился над коробкой и извлёк кисть. Затем затеребил пальцами серебряный амулет в виде фаллоса, что свисал с цепочки на шее. Потом макнул кисть в краску и одним махом превратил имя София в белую полоску, ярко выделяющуюся на фоне уже посеревшей от непогоды стены.
— Не повезло бедняжке, вот что я тебе скажу, — заметил он. — Хотя и другую тоже вполне могли прикончить.
— Какую другую?
— Ну, ту, что сбежала с моряком. — Он протянул руку и стал ещё гуще замазывать белилами надпись «Эйселина». — Уже никогда не вернётся.
— Сдаётся мне, я видел человека, который её знал, — заметил Рус. До сих пор ему просто в голову не приходило, что пропавшая подружка сторожа могла работать в таком месте.
Мужчина усмехнулся.
— Да, здесь такие не редкость.
Эйселина, по всей видимости, успела обзавестись немалым числом поклонников, и невезучий сторож явно не стоял во главе этого списка.
Маляр снова отошёл и щурясь осмотрел стену.
— Прямо как лоскутное одеяло. Сколько раз им говорил, что надобно всё заново перекрасить, но эта дамочка ох как не любит расставаться с денежками. А ты, стало быть, знал эту Софию?
— Нет.
— Здесь происходит что-то странное, вот что я тебе скажу. Недаром у неё было предчувствие.
Рус, проведший большую часть профессиональной жизни в борьбе с суевериями, не мог удержаться и не спросить:
— С чего это ты взял?
— Вообще-то тогда я значения не придал, но как-то раз работал тут, а она высунулась из двери, взглянула на меня и говорит сахарным своим голоском: «А ты меня неправильно написал». Ну, тут я посмотрел и вижу — действительно. Вместо одного два «эф». Я поправил, тут она и говорит: «Впрочем, не важно. Мог бы и не поправлять. Я всё равно здесь ненадолго».
Маляр снова прикоснулся к своему талисману, затем достал кисть и провёл по стене. Рус присмотрелся. Имя София было написано правильно, с одним «эф». И от прикосновения кисти стало ещё незаметнее.
— И всё равно я сделал как следует, — добавил маляр. — Я человек добросовестный, особенно что касается работы. — Он сунул кисть в горшочек с краской. — Хотя, конечно, мог бы и не беспокоиться.