Этот аргумент был ложью. Горькая правда состояла в том, что шестеро самых крупных вкладчиков фонда только делали вид, будто собирают деньги на строительство храма, а все деньги тратили на себя и улучшение своих жилищ. Неудивительно, что сердце Публия Петрия не выдержало такого обмана. Уже через несколько дней после возвращения домой Рус втайне радовался, что опоздал на похороны, потому что горе вытеснил праведный гнев.
Он осторожно опустил кресло на все четыре ножки, сломал сургучную печать на коробке и с помощью ножа приподнял крышку.
Девушка на постели заворочалась, вздохнула. Затем снова погрузилась в сон.
Рус приподнял слой соломы. Пальцы тут же нащупали глиняную ёмкость. Он вытащил горшок, на боку которого мелом почерком Юлия было выведено: «НАШИ ОЛИВКИ».
Рядом он нашёл свёрнутый в трубочку кусок белой ткани, на которой углём был изображён рисунок. Неровный овал, утыканный с внешней стороны палочками, — то ли лесистая гора, то ли шторм на море. В центре овала — несколько шариков, а в уголке — очертания маленьких рук. Рус вертел картинку и так и эдак, но понять, что там изображено, так и не получилось.
Затем он извлёк из коробки пару толстых коричневых перчаток из овечьей шкуры. Стряхнул с них солому, надел правую перчатку: рука так и утонула в мягком мехе. С размером Кассия угадала.
И вот наконец на самом дне он обнаружил письмо. Табличка была аккуратно завёрнута и тоже опечатана, как и коробка.
«Приветствуем тебя, брат, — гласила первая строка. Буквы были такие мелкие, что Русу пришлось поднести табличку к лампе. — Надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии. Кассия и дети шлют тебе привет и наилучшие пожелания, а мачеха... — Тут Рус торопливо пробежал пальцем по строкам, где шли приветствия. Палец замедлил бег лишь на строке: — Теперь относительно темы, являющейся предметом беспокойства для всех нас. С радостью сообщаем, что никаких неблагоприятных действий пока не отмечается. — Это означало, что никаких новых долгов не обнаружено. — Девочки нарисовали твой портрет, уверен, тебе понравится...»
«Так, стало быть, это я? О небеса! Не мешало бы мне подстричься».
«Урожай был хороший, вполне оправдал наши ожидания, — продолжал писать брат. — Уверен, что тебя, как и меня, очень обрадует ещё одна новость: весной Кассия подарит мне ещё одного ребёнка».
«Обрадует... Как и меня». Да уж... Странно звучит из уст человека, который после рождения второй дочки советовался с ним, как надо предохраняться.
«Молюсь, чтобы ты оставался в добром здравии в этом ужасном британском климате, — писал далее Юлий. — Надеюсь, в самом скором времени получить от тебя ответ, брат!»
Далее шли сплошные сантименты, а поскольку места на табличке почти не осталось, строчки делали причудливый поворот и буквы выстраивались узеньким столбиком на полях.
«Не забывай о нашей договорённости, — с трудом разобрал Рус. Новые буквы сливались с теми, которыми кончались предыдущие строки, казалось, что хвостики более длинных добавляют драматичности заключительной фразе: — Мы все зависим от тебя. Прощай».
Рус оглядел погруженные в полумрак стены своего хоть и маленького, но частного убежища и понял, как ему повезло. «Не забывай о нашей договорённости». На Юлии висела забота о детях, жене, ферме, мачехе и двух сводных сёстрах, мозгов у которых было не больше, чем у гусынь; мало того, весной родится ещё один ребёнок. А он, Рус, должен всего лишь выполнять свою работу и высылать домой почти все деньги, чтобы поддерживать дом и семью брата.
На улице запела труба — смена стражи. Уже поздно. Рус встал и отодвинул коробку в сторону. Потом подошёл к постели, поднял спящую девушку и отнёс на руках на кухню. Там он уложил её на коврик, поближе к печке, где ещё тлели угли. Она не просыпалась, лишь слегка пошевелилась, когда он подкладывал ей подушку под голову. Потом он укрыл её своим плащом — вместо одеяла.
Затем он привалился спиной к стене, скрестил на груди руки и долго смотрел на неё. Операция — это самое простое. Вот очнётся она, оживёт — и её надо будет кормить, ей надо предоставить крышу над головой... И сколько может продлиться вся эта реабилитация, возможно даже безуспешная, никто не знает.
Нетрудно понять, почему многие люди просто выбрасывают на улицу ставших ненужными рабов. Интересно, подумал Гай, может, именно так поступила Мерула с Софией, которая, по её словам, просто не годилась для этой работы. Хотя, пожалуй, предположение это неверно. Ведь Мерула не утверждала, что девушка физически не способна ни на какую работу, просто она относилась к делу спустя рукава. Впрочем, существует немало работ, с которыми здоровая рабыня должна справляться вне зависимости от того, нравится ей это или нет. Девушку вполне можно было бы продать кому-то другому, а сопротивление Софии и последующая смерть обернулись для Мерулы потерей денег. И хозяйка заведения восприняла известие о смерти так спокойно не потому, что ей было безразлично. Нет, она предполагала худшее, была готова к нему.