И запах был просто ужасный.
Где-то на улице говорил мужчина, выпуская из себя безобразные твёрдые звуки, падающие, точно поленья.
Кто-то дёргал её за волосы. Кто-то вцепился и...
Вспомнился противный запах терм. Сверкание металлических ножниц.
— Нет!!!
Она резко открыла глаза, свободная рука вынырнула из-под одеяла и вцепилась в лицо склонившейся над ней девушки. Сломанную руку пронзила острая боль. Девушка отчаянно взвизгнула и ретировалась, из-под широкой коричневой юбки засверкали грязные голые пятки.
Ко времени, когда Тилле удалось подтянуться и сесть в постели, привалившись спиной к стене, в комнату проникла другая девушка, темноволосая, беременная. Чуть ли не на четвереньках обогнула кровать и уселась на деревянную скамью.
Тилла тут же вспомнила эту скамью. Вспомнила комнату. Посмотрела на руки девушки. В них ничего не было, а сами руки — грубые, покрасневшие от работы. Потом внимательно оглядела пол. Никаких ножниц в поле зрения.
— Ты кто? — спросила она.
Девушка покачала головой и указала пальцем на рот.
Этот же вопрос, только заданный по-латыни, произвёл тот же эффект.
Тогда она снова спросила по-латыни:
— Ты что, немая?
Девушка кивнула, вопросительно приподняла брови и указала на неё пальцем. Но она не ответила. Не так-то просто назвать своё имя, пусть даже ты приобрела его всего лишь вчера.
— Они велели тебе отрезать мне волосы?
Девушка снова покачала головой, вид у неё был встревоженный.
А потом приподняла руку и указала на несколько распутанных прядей волос. У самых их кончиков болталась расчёска, застряла, зацепившись за колтун. Получается, ей хотели помочь.
— Моё имя, — произнесла она по-латыни, — Тилла. — Эти слова вызвали на губах беременной приветливую улыбку. — Я здесь чужая. — Похоже, что эти последние слова так и остались непонятыми.
Девушка тяжело поднялась со скамьи. Чтобы пересечь комнату, ей понадобился всего один шаг. И вот она уже присела рядом, на матрас, и снова занялась колтуном. Вдруг дверь распахнулась, и в помещение вошли двое мужчин.
У одного были серые глаза, седоватые, стального отлива волосы и толстая шея. Второй отличался более хрупким телосложением, и волосы его некогда имели рыжеватый оттенок. Он тоже был в возрасте, а близко посаженные карие глаза смотрели устало. Тилла успела заметить всё это, в то время как пришельцы, стоя на пороге, внимательно разглядывали её. Она заметила также, что немая бросила расчёску, сползла с матраса и забилась в уголок у стенки. Она избегала смотреть на этих двух мужчин, которые, по понятиям Тиллы, отличались дурным воспитанием (а у здоровяка, как она заметила, образовалась на животе толстая жировая складка). Девушка опустила глаза и не сводила взгляда с тяжёлых армейских сандалий седовласого.
— Встань! — приказал он.
Тилла и не подумала сдвинуться с места. Тогда беременная похлопала её по руке, а затем указала пальцем вверх, переводя на язык жестов приказ и одобрительно кивая при этом.
— Тебе стоит послушать Дафну, — сказал седовласый. — Правда, говорить она не большой мастер. Зато точно знает, что для тебя хорошо, а что — плохо.
Тилла, заметив, как суетится беременная, медленно подобрала колени, а затем умудрилась подняться на ноги. И стояла теперь на матрасе. Затем, с трудом держась на дрожащих ногах, попробовала сделать шаг вперёд. Голова кружилась и, казалось, вовсе не принадлежала телу, перед глазами плыли круги. Она изо всех сил старалась стоять прямо и прислонилась спиной к стене. Потом закрыла глаза, чтобы не видеть, как он подходит. Лишь ощутила холодок, когда пальцы его приподняла край туники. И изо всех сил старалась сохранить равновесие, пока жёсткие грубые руки теребили и ощупывали её. А потом, когда он убрал руки и прошептал ей на ухо: «Давай покажи-ка нам, как ты улыбаешься», вдруг ощутила приступ тошноты. Крепко стиснула зубы, открыла глаза.
— Улыбайся, — повторил седовласый, причём на лице его не было и тени улыбки.
Беременная тоже поднялась и встала так, чтобы Тилла могла её видеть, энергично кивала и улыбалась, а потом раздвинула пальцами уголки своего рта.
Тилла медленно закрыла глаза и подумала: «Что бы вы со мной тут ни вытворяли, это лишь приблизит меня к тому, другому миру».
Мысль доставила ей такую радость, что губы непроизвольно растянулись в улыбке.
Ко времени, когда она наконец осталась одна, за зарешеченным окошком стало темнеть. Принесли еду, но никто и не подумал, что в комнате нет света. А потом поворот ключа в замочной скважине подтвердил худшие опасения: выйти из этой тёмной комнаты она сможет лишь тогда, когда кто-то выпустит её.