Все, что мне оставалось, — это написать свою собственную книгу и вместо приложения добавить к ней коробку спичек — в надежде на то, что мой трюк придется по душе читателю, который, решив предать огню эту книгу, захочет швырнуть в костер и несколько других. Возможно, таким образом нам удастся вернуться к той высшей истине, которая была известна нам всегда: постоянно присутствовать в этом мире, с самим собой и другими людьми — это и есть единственно возможная жизнь.
Эта книга учит вас медитировать самостоятельно, однако пользы от нее будет больше, если вы станете медитировать в группе. Для этого не нужен учитель, и вам не придется искать для себя какое-то особое место. Здесь нет ничего особенно сложного. Усвоив эту технику, вы вряд ли сможете ее забыть, и если кто-нибудь спросит у вас, что вы делаете, то после прочтения этой книги вы сможете объяснить это очень легко. Вполне возможно, что, выслушав ваше объяснение, люди сами пожелают испытать это на себе. Единственное, что от вас требуется, — это готовность всегда оставаться «новичком», отказ от стремления достигнуть какого-либо превосходства в знаниях. Воспринимайте медитацию как увлечение, а не. как состояние нервной озабоченности или работу. Иными словами, по отношению к тому, что вы делаете, следует культивировать ощущение легкости и удовольствия. В этом нет ничего особенного, но это работает.
ЧАСТЬ 1
Начинаем
То, чему нельзя научить
«Медитации нельзя научить». Так говорил мой первый учитель Дэ Чжун, пожилой китайский монах-отшельник, который последние годы своей жизни провел в городке Монтигл, штат Теннеси. «Ей можно только научиться, — подчеркивал он. — Иногда».
Этим он хотел сказать, что умение медитировать приходит с практикой. Если же ему учат, то, по определению, это уже не медитация, а нечто иное. Метод или философия, но не медитация как таковая.
Теперь, когда я вспоминаю годы моего общения с ним, меня больше всего удивляет то, что я не могу припомнить ни одной конкретной вещи, которой я у него научился. Я не могу указать ни на одну из наших бесед и заметить: «А знаете, Дэ Чжун сказал мне то-то и то-то, и мне все стало ясно». В то время еще ничто не было ясно. И вспоминая об этом сейчас, я сознаю, что все его учение состояло в умении быть в настоящем моменте. И к этому нечего больше добавить.
Быть рядом с Дэ Чжуном означало оставить позади все, что этот мир считает самым важным, — образование, стремление к прогрессу, деньгам, сексу и престижу. Это было равносильно открытию истины: все, что мне нужно, — это «сейчас», миг, который необходимо пережить, а все прочее не имеет значения. Сидя здесь, в маленьком домике, слушая, как закипает вода и как трещит в печи хворост, я на время «выходил из игры».
В этом-то и состоял его гений: он мог преобразовывать вас, не произнося ни единого слова.
Ему было свойственно состояние совершенной простоты! Словно вода, его жизнь была направлена к земле, в постоянном поиске все более глубоких уровней. Когда я встретил его впервые, он жил в обветшалом домике, состоявшем из двух комнат, которые отапливались крохотной печуркой размером с пишущую машинку. Здесь не было никакой мебели, кроме нескольких перевернутых ящиков и картонных коробок, в которых он хранил свою одежду. Постелью ему служили несколько листов клееной фанеры да кусок пенопласта, уложенные на пару козел для пилки дров. Помнится, я однажды поймал себя на мысли, что эта постель абсолютно подходит ему — таким легким и маленьким было его тело.
Подобная же конструкция находилась в другой комнате, служа письменным столом и мольбертом, за которым он тушью рисовал китайские пейзажи. Двери черного хода были подперты лопатами и граблями — этими инструментами он обрабатывал участок земли, площадь которого равнялась двум поставленным вместе двуспальным кроватям. За исключением чая, сои, арахисового масла, патоки и порою пшеничной муки, все продукты, из которых он готовил себе пищу, поступали с этого участка.
Мы частенько сиживали в его маленьком домике, ни о чем особенно не говоря. Я очень быстро понял, что он не любитель давать какие-либо формальные наставления. Он угощал меня ланчем, а иногда, если я ухитрялся прийти достаточно рано, и завтраком, после чего мне приходилось мыть посуду. Потом мы говорили о его огороде, но чаще всего подолгу молчали, пока не наступала пора уходить.