– Не сердитесь. Я просто высказал вашу мысль вслух, а в квалификации ваших сотрудников и не думал сомневаться. Такие дела дилетантам не доверяют.
Туровский молча, широким шагом, вышел в коридор. Двое сотрудников, те, что находились в соседнем номере, стояли, словно побитые собаки, не смея поднять глаз. Умом Туровский понимал, что перед ним профессионалы, прошедшие серьезную школу, и раз уж случилось такое, надо разбираться во всем без эмоций, тщательно, затаив дыхание, но разбираться сил не было.
– Вечером поедете со мной, – сказал он, не разжимая губ. – А сейчас – сдать оружие… До выяснения. И марш в номер.
Они потоптались, но ничего не ответили. Любые слова – оправдания, поиск виновного, просто выражение горечи от потери – застревали в горле. Все казалось пустым и. ненужным. Туровский знал обоих много лет, с тех пор как они только-только окончили Высшую школу. Слово «перестройка» ещё согревало губы, пьянило чувство свободы, верилось: грядет светлое, радостное, безбоязненное, хотелось работать сутками, и все точно знали: наконец-то правда восторжествует и тут, на местах, раз уж в Москве! Гдлян!.. Иванов!.. И очень немногие выдержали то, что им уготовила судьба потом. Но уж те, кто остался…
Оки остались: светловолосый, небольшого роста Борис Анченко и Слава Комиссаров (кликуха в отделе – Слава КПСС, уж больно плакатной внешностью одарила природа, глядя на него, хотелось взять в руки лопату и бежать на субботник).
– Установлено время смерти: между половиной десятого и десятью утра. Кто из вас где находился? Борис, ты?
– В холле, – тихо отозвался он. – В девять тридцать отнес девочкам завтрак из столовой. Через час хотел забрать посуду.
– Стучался?
– Конечно.
Борис дерзко дернул подбородком.
– Думайте что хотите, товарищ майор. Наташа не виновата, она все делала по инструкции. Дождалась условной фразы, после стука открыла, пистолет был при ней, и перед этим она сняла его с предохранителя.
– Откуда ты знаешь про предохранитель?
– Щелкнуло.
– Ладно, – хмуро проговорил Туровский. – Выдохни, перегоришь. Вы говорили о чем-нибудь?
– «Доброе утро». – «Привет». – «Скучаете?» Обычный треп. Я был у них две-три минуты от силы.
– Не заметил чего-нибудь непривычного? Нервозности, например?
– Ничего. Наташа выглядела, как всегда… – Он вдруг запнулся.
Как всегда прекрасно, перевел про себя Туровский. Борис по Наташе всю жизнь вздыхал, а подойти близко не смел. Он и напросился на эту работенку из-за нее, чтобы хоть таким образом быть поближе. А теперь… Он казался спокойным, но Туровский знал: это спокойствие человека, не успевшего осознать, что на ткнулся грудью на пулю.
– Это ты подарил Наташе медальон?
Борис некоторое время молчал, осознавая смысл вопроса.
– Да.
– Там внутри фотография мальчика…
– Да, да… Это Наташин брат. Он умер в детстве.
Вот так, подумал Сергей Павлович. Оттого ему и показалось, что та мелодия прозвучала, будто ангелы с неба заплакали по мертвым…
– Страшно. Как будто кто-то задался целью истребить всю семью – одного за другим. Мальчик чем-то болел?
– Нет, он умер от испуга. Сердце не выдержало.
– Кто его мог так напугать?
– Отец Наташи. Он пил шибко… Тоже умер – цироз печени.
Они помолчали.
– Как выглядела Тамара? Я имею в виду её душевное состояние.
– Тамара… Ну, может быть, слегка подавленно, но это просто с непривычки: трое суток безвылазно в четырех стенах, даже в коридор запрещено.
«Сереженька. Тамара назвала меня Сереженькой. Сколько же лет я не слышал такого обращения? Только совсем в далеком детстве, когда мама укладывала спать, а мне все не хотелось, я был „совой“: вечером ложиться, а рано утром вставать в школу было большой проблемой».
Он опять почувствовал, что уплывает куда-то. Возник вдруг аромат каштановых волос, ощущение горячего прикосновения рук к его плечам. «Сереженька, я боюсь…» И захотелось завыть в полный голос, как волк на луну: длинно, тягостно, задрав голову, чтобы чувствовать боль в натянутом горле. Он с усилием встряхнулся. Нельзя! Мужчины по мертвым не плачут, некогда. Пепел стучит в сердце.
– В холле ты всегда сидел лицом к коридору? Может быть, покурить выходил, в туалет? – Туровский вдруг взорвался. – Да не молчи ты, твою мать! И не ври! Сейчас надо не честь блюсти, а убийцу искать!
Борис только покачал головой.
– Не было никого в коридоре. В девять прошла горничная, я за ней проследил, к дверям она не приближалась. В девять пятнадцать пробежали две девочки, обеим лет по двенадцать-тринадцать. Одну я знаю, они с матерью живут в номере 19, в конце коридора.
Вторая, очевидно, подружка.
– Еще! – требовательно сказал Туровский.
Борис обхватил голову руками.
– Все. Слышишь, командир, все! Больше никого не было! Никого! А их убили!
– Без истерик! – рявкнул Сергей Павлович.
Может случиться, что один из них убийца… Слава или Борис. А Борис мог и не видеть, как Слава вышел из своего номера и постучался к женщинам. Мог и не видеть… Но он предупредил, что зайдет через час, заберет посуду. Значит, Славе нужен был предлог, чтобы войти. Какой, например?
И Слава, будто почувствовав что-то, поднял глаза.
– Вы подозреваете меня?
– Да, – с тихой яростью ответил Туровский. – Я вас обоих подозреваю. Я подозреваю горничную, которая не подходила к дверям. И девочек-подружек. Всех! Потому что один подонок в чистой отдельной камере сейчас ждет, когда его отпустят и извинятся. О, он обязательно потребует извинений, а потом накатает жалобу прокурору.
Накал кончился. Туровский опустил плечи и сник, будто постарев за несколько мгновений.
– Но это все ерунда, амбиции, по большому счету. У нас, здоровенных опытных мужиков, на глазах убили двух женщин. Мы обещали им защиту, а обещания не сдержали. Вот о чем надо думать.
Внизу, на первом этаже, один из помощников Ляхова беседовал с вахтером. Вахтеру было хорошо за семьдесят, он пережил многое на своем веку, пока по-отшельнически не осел здесь, и в свои годы сохранил рассудительность и ясность ума. При виде Туровского оба поднялись, но он махнул рукой: не до церемоний.
– Ну что?
Оперативник пожал плечами.
– Ничего особенного. Ни вчера, ни сегодня посторонние в корпус не входили.
Туровский внимательно посмотрел на старика.
– Андрей Яковлевич, вы же понимаете, что мы имеем в виду? Посторонний – это не обязательно тип в черных очках и с поднятым воротником. У него могла быть безобидная внешность: молочница, сантехник, почтальон… Письма-то получаете?
– Да ну. – Старик обиделся. – Я ещё из ума не выжил. Трубы недавно меняли, а почтовый ящик – вон он, во дворе. Не только чужих, своих-то не видать было. Сегодня суббота, выходной.
– Значит, были только отдыхающие?
– Ну да. В половине девятого был завтрак, потом одни отправились гулять, места сами видите какие, куда там Пицунде! Другие вернулись.
– Кто вернулся?
– Козаков с соседом – из четвертого, Нина Васильевна, прелесть женщина, из девятнадцатого. Потом прибежали две девчушки, Даша и её подружка Света.
– Даша – это дочка Нины Васильевны?
– Точно. Большая уже, четырнадцать скоро. Одни парни на уме. Вот Светланка – та посерьезнее. В музыкальной школе обучается, все ноты знает, а уж играет на флейте – ну прям артистка по радио.
– Вы что, помните, кто где живет? – удивился оперативник.
– Так не «Золотые пески». Народу мало, в основном каждый год одни и те же. А теперь как пойдут слухи, что у нас человека убили, так и вовсе закроют.
– А этими женщинами, жертвами, кто-нибудь интересовался? Знаете, как бывает: кумушки сядут за чайком косточки перемывать…
– Нет. Никто ими особенно не интересовался.
Глава 2
СВИДЕТЕЛИ
– «Никто не интересовался»! – проворчал оперативник, когда они вышли из клетушки вахтера. – Три дня здесь прожили, а уже успели кому-то насолить.
Туровский с интересом посмотрел на него. Парень явно не догадывался, что Тамару здесь прятали. Не догадывался и всезнающий вахтер, и даже следователь местной прокуратуры. «Где же я допустил прокол? – подумал Сергей Павлович. – Откуда течет?»