Посмеявшись над собственной шуткой, авторитет стал подносить нож к моему лицу, явно намереваясь отрезать мне нос.
В отчаянной попытке остановить это издевательство, я лихорадочно сформировал из остатков запаса своей Силы нечто напоминающее скрученный жгут, который затем наподобие сверла ввинтил в область груди нависающего надо мной садиста.
Я еще никогда таким образом не пробовал применять Силу. Я знал, что ее направленное прикосновение пугает людей, причем пугает сильно, вплоть до панических припадков. Но я, осознавая возможные последствия, никогда еще не пытался воздействовать ни на кого таким огромным количеством энергии. По моей теории, такое концентрированное воздействие должно было спровоцировать колоссальный выброс гормона страха, который, как уже давно доказано, способен заставить сердце даже здорового человека сократиться настолько сильно, что из-за наступившего спазма оно просто перестанет биться.
На эту атаку ушел почти весь мой резерв, оставив мне жалкие крохи, на которых я сумею протянуть день, максимум два, если не стану никаким образом применять свои способности. А потом, если не получу «подзарядку», буду очень сильно мучиться, но это только при условии, что я вообще выживу в сегодняшней переделке…
Провожая взглядом туманный спиралеобразный шлейф, растворившийся в груди Штырёва, я понял, что мой фокус удался лишь отчасти. Хоть он и не спешил падать замертво от моего воздействия, но лицо авторитета посерело сильнее, чем окружающие нас стены, что было заметно даже в царящем вокруг полумраке.
— Мля-я-я… — Штырь выронил нож и грузно осел прямо на грязный пол, не заботясь о чистоте своей дорогущей одежды.
В его эмоциях громовым набатом загрохотал подавляющий волю страх. Страх перед смертью и неотвратимостью. Я вдруг ощутил, как затрепетала его жизнь, словно жалкий огонёк свечи перед открытым окном. Дунь чуть сильнее, и он погаснет. И я всеми фибрами души хотел, чтобы он потух, но у меня не получалось его задуть. Я израсходовал слишком большое количество Силы, и отчаянно посылаемые мной жалкие ее брызги уже не оказывали на Штырёва больше никакого воздействия. Быть может, если б у меня был полный запас, я сумел бы осуществить задуманное, но не сейчас…
Боров со вторым здоровяком подорвались и кинулись поднимать своего осевшего на задницу босса. Постепенно начало пропадать ощущение колеблющегося огонька, выправляясь к ровному уверенному сиянию, пока и вовсе бесследно не исчезло. Оказывается, вблизи я могу еще и чувствовать, когда человек находится при смерти…
— Ох… ренеть… — Штырь, повисший на руках своих подчиненных, если это слово вообще применимо в среде бандитов, хватался за сердце. — Как прих… ватило…
Несмотря на то что кризис уже миновал, Штырёв очень перетрусил, и состояние его все еще было далеким от нормального.
— Игнат Альбертович, с вами все в порядке?! — Голос Борова зазвенел от неподдельной тревоги, словно он переживал о больном отце.
Немного переведя дух, я слегка отстраненно про себя отметил, что этих двоих связывает нечто более глубокое, чем просто отношения главаря и подчиненного.
— Нет, Борень… ка, хреново мне… — сипло пропыхтел Штырь, — тащите наверх резче, поедем в больни… цу…
Пока парочка уводила внезапно прихворавшего босса, подсвечивая себе путь телефонными фонариками, четвертый подельник тупо метался, не понимая, что ему делать — то ли пойти вместе со всеми, то ли остаться и караулить меня здесь. Это замешательство не укрылось от одного из здоровяков.
— Вагон, никуда не рыпайся, сторожи фраера тут, мы скоро вернемся.
— Хорошо, Чиж, — отозвался тот, — понял.
Надо же… Чиж и Боров. Целый зоопарк тут подобрался…
— Просто кон… чите эту падлу… — подал голос бледный Штырь, пока его уводили отсюда.
— Все будет в лучшем виде, не переживайте… — окончание фразы затерялось где-то в недрах темных лабиринтов неизвестного подвала. И вот мы с Вагоном остались одни. Будь я проклят, если это не посланный мне высшими силами шанс.
Заметив мой пристальный взгляд, изучавший его с отстраненным и холодным интересом, как кошка обычно смотрит на трепыхающуюся под своей лапкой птичку, размышляя, стоит ли выпустить когти сейчас или еще немного поиграться с ней, уголовник занервничал.
— Чё вылупился?! — рыкнул он, пытаясь агрессией скрыть свой испуг и не подавать виду, что мое общество заставляет его сильно нервничать. Он видел, как я говорил с его боссом, и это заставляло его испытывать страх, потому что он ставил себя на мое место и понимал — так ответить Штырю он ни за что бы не смог. Он не видел моей внутренней борьбы и считал, что эта безрассудная смелость и есть мое перманентное состояние.