– Какие вопросы? – спросил политик. – Ирландское самоуправление обсуждается уже несколько поколений. Эта проблема по-прежнему не решена, хотя Гладстон упорно старается найти благоприятные решения. Однажды его уже пытались осадить, и на мой взгляд, если он будет упорствовать, то это определенно будет чревато для него потерей голосов, но никому не под силу заставить его отказаться от этой борьбы. Хотя, Бог знает, попыток было достаточно… – Его лицо печально скривилось. – Реже спорят о самоуправлении Шотландии… или Уэльса.
Питт поразился:
– Самоуправление Уэльса? – недоверчиво переспросил он. – И у них есть сторонники?
– Немного, – признал Джек, – так же, как и у Шотландии, однако проблема все же есть.
– Но, наверное, это не может повлиять на выборные места от Лондона?
– Может, если кандидат начнет настаивать на их решении, – пожал плечами Рэдли. – В сущности, вообще говоря, большинство протестующих людей географически удалены от нас. Лондонцы склонны считать, что всем должен править Вестминстер. А чем больше власти дается, тем больше ее хочется.
Ирландский Гомруль дебатировался уже десятилетия, и Томас решил пока не заострять на этом внимание.
– А что еще?
– Восьмичасовой рабочий день, – мрачно ответил Джек. – Самый животрепещущий вопрос – по крайней мере, на данный момент, – и я не вижу ничего равного ему. – Он взглянул на Питта с легкой озабоченностью: – В чем дело, Томас? Заговор, чтобы сбросить Старика?
Это было прозвище, которое уже давно закрепилось за Гладстоном.
– Ему не раз приходилось переживать подобные нападки, – добавил Рэдли.
– Нет, – быстро отозвался Питт, – явно ничего не затевается. – Ему хотелось бы открыть Джеку всю правду, но он не мог сделать этого как ради благополучия свояка, так и ради своего собственного. Он должен быть совершенно чист – никакого злоупотребления доверием, подкупа избирателей и нечестной предвыборной борьбы.
– С каких пор это начало волновать Специальную службу? – скептически бросил Джек, слегка отклонившись к спинке своего стула и случайно развалив локтем стопку книг и бумаг. – Им надлежит заниматься анархистами и террористами, особенно фениями. – Он нахмурился: – Не надо пытаться обмануть меня, Томас. Я предпочел бы, чтобы ты посоветовал мне подумать о моих собственных делах, а не ограничивался лживыми увертками.
– При чем тут увертки? – ответил Питт. – Дело затрагивает борьбу за одно конкретное место; и пока, насколько мне известно, нам не грозят ни ирландцы, ни террористы.
– Тогда почему ты? – спокойно сказал Рэдли. – Это как-то связано с осуждением Эдинетта? – Он имел в виду процесс над убийцей, так разъяривший Войси и «Узкий круг», что они, решив отомстить Томасу, добились его увольнения с Боу-стрит.
– Косвенно, – признал полицейский. – Ты практически дошел до точки, с которой тебе лучше заниматься своими делами и не лезть в чужие.
– Что за место? – с безупречным спокойствием спросил Джек. – Я не смогу помочь, оставаясь в неведении.
– Ты в любом случае не сможешь помочь мне, – прозаично возразил Питт. – Кроме как сведениями о насущных проблемах и вероятными предупреждениями по поводу тактики. Жаль, что в прошлом я не уделял особого внимания политике…
Рэдли вдруг усмехнулся, правда, с явным оттенком самоиронии.
– Так же, как и я, когда задумываюсь о том, каким незначительным может оказаться наше большинство!
Томасу захотелось уточнить, насколько надежно место самого Джека, но он решил, что лучше выяснит это в другом месте.
– Ты знаешь Обри Серраколда? – спросил он.
Теперь его свояк выглядел удивленным.
– Да, на самом деле я знаю его довольно хорошо. Его жена дружит с Эмили. – Он озабоченно нахмурился: – В чем дело, Томас? Я готов многое поставить на то, что он приличный человек, честный и образованный, и решил заняться политикой, чтобы служить нашей стране. Он не нуждается в деньгах и не стремится к власти как к таковой.
Сказанному следовало бы успокоить Питта, но вместо этого он представил человека, не подозревающего об опасности, которой тот не заметит, пока не станет слишком поздно – причем даже тогда он мог не распознать врага, поскольку его натура будет недоступна пониманию Серраколда.
Прав ли Джек в том, что, не открывая ему всей правды, Томас отказывается от, возможно, единственного доступного ему средства борьбы? Наррэуэй дал ему задание, которое казалось невыполнимым в данном положении. В нем не было ничего похожего на привычное для Питта расследование: он стремился не раскрыть преступление, а предотвратить ошибку в отношении морального закона, хотя, вероятно, и не затрагивающую государственных законов страны. Проблема заключалась не в том, что Войси нельзя допускать во власть – он имел такие же права, как и любой другой кандидат, – а в том, что он натворит, добившись власти, за два или три года, а возможно, даже за пять или десять лет. Однако нельзя наказать человека за то, что он, по вашему мнению, будет делать, какие бы губительные замыслы этот человек ни вынашивал.
Джек подался вперед, к столу:
– Томас, Серраколд – мой друг. Если ему угрожает какая-то опасность, любая, дай мне знать! – Он не пытался угрожать и что-то доказывать, и именно поэтому его слова прозвучали на редкость убедительно. – Я готов защищать моих друзей так же, как ты – своих. Личная преданность многое значит, и в тот день, когда она обесценится, я предпочту удалиться от политики.
Даже когда Питт боялся, что Рэдли ухаживает за Эмили из-за ее денег – а он действительно опасался этого, – Томас все равно относился к нему с симпатией. Джек обладал добродушием, способностью посмеяться над собой и при этом вел себя с явной непосредственностью, составлявшей сущность его обаяния. Не рискуя, Томас не имел бы никаких шансов на успех, поскольку не видел никакого безопасного пути даже для начала борьбы против Войси, не говоря уже о ее окончании.
– Никакой физической опасности, насколько мне известно, – ответил он, надеясь, что поступает правильно, решив проигнорировать наставления Наррэуэя и поделиться с родственником толикой правды. Даст Бог, это не обернется предательством для них обоих! – Скорее, можно говорить об опасности обманных ходов во время выборов.
Джек молчаливо ждал, догадываясь, что это не все.
– Что, возможно, погубит его репутацию, – добавил Питт.
– От кого?
– Если б я знал, то смог бы с гораздо большим успехом предотвратить их.
– Ты подразумеваешь, что не можете сказать этого мне?
– Нет, я просто не знаю.
– Тогда ради чего? Тебе явно известно что-то, иначе ты не пришел бы сюда.
– Ради политической выгоды, разумеется.
– Значит, угроза исходит от его соперника? Иного и быть не может…
– От тех, кто стоит за соперником.
Джек начал было спорить, но быстро умолк.
– По-моему, за каждым кандидатом стоит группа поддержки. Те, кого видно, вызывают минимальное беспокойство. – Он медленно поднялся из-за стола.
Ростом Рэдли лишь немного уступал Питту, но зато выглядел он настолько же элегантно, насколько его свояк – расхристано. Джек обладал естественным изяществом и по-прежнему тщательно следил за своей одеждой и внешним видом, как в те дни, когда еще делал ставку лишь на свое обаяние.
– Я с удовольствием продолжу наш разговор, но через час у меня заседание, а я еще толком не ел сегодня. Не желаешь ли присоединиться ко мне? – спросил он.
– Буду рад, – мгновенно согласился Томас, тоже вставая.
– Проходи, пожалуйста, в нашу парламентскую столовую, – гостеприимно предложил Джек, открывая дверь перед своим посетителем.
Правда, он немного помедлил в нерешительности на пороге, благосклонно взглянув на чистый воротник Питта, но с подозрением – на криво повязанный галстук и слегка оттопыривавшиеся карманы. В итоге, вздохнув, Рэдли смирился с неизбежным.