Мне хотелось спать рядом с ним.
Мне хотелось просыпаться рядом с ним.
Мне хотелось чувствовать его объятия. Не те, как в тот ужасный день, когда я рыдала, уткнувшись ему в шею, а он нес меня к кровати Иззи, или в тот другой, гораздо более ужасный день, когда у меня похитили ребенка.
Я хотела, чтобы он обнимал меня просто так.
Я хотела, чтобы Бруклин вырос рядом с таким человеком, как Тоби Гэмбл. Не только как со своим дядей, который подкидывал его так высоко, что заставлял летать, или позволял ползать по себе, когда мы ели гамбургеры в закусочной, и только потому, что это был мой сын, а Тоби был порядочным парнем, любившим детей. Но и как парень, который всегда был рядом и, в конце концов, дал моему мальчику наставления в вопросах, о которых его мать не имела понятия.
Я не была в него влюблена.
Но знала: дай он мне хоть малейший намек, хотя бы мысль о том, чтобы начать со мной что-то, я бы приняла эту влюбленность.
И я также знала, что если бы у нас ничего не получилось, это уничтожило бы меня.
Мой брак с Перри свидетельствовал о том, что я нашла себе мужчину, похожего на моего отца. Как бы мне ни хотелось отрицать эту истину, оглядываясь назад, я не могу этого сделать.
Когда я встретила его, — живущего, как мне казалось, на грани, грезившего рок-н-роллом, мастерски управляющегося с гитарным риффом и словами, — моя внутренняя бунтарка была убеждена, что я могу пойти по маминым стопам, но сделаю это правильно.
Я училась так же, как и всегда.
Что тут скажешь.
Мне пришлось облажаться, чтобы понять.
И никогда больше такого не повторить.
Теперь у меня есть сын.
И он был для меня всем.
Больше на такой риск мне идти нельзя. Особенно, когда в деле замешано мое сердце.
Мне нельзя усваивать уроки на собственном горьком опыте.
Потому что Бруксу придется принять эти удары вместе со мной.
А этого допустить нельзя.
Итак, Тоби Гэмбл построил стену.
И я собиралась оставаться по другую сторону.
Ради Бруклина.
И ради Иззи.
И ради Джонни.
Ради себя.
И, наконец, ради Тоби.
— Не уверена, что ты правильно все понимаешь, детка, — мягко сказала Дианна.
— Правильно, — твердо заявила я. И, вернувшись к поиску одинаковых носков, заверила: — Все в порядке. Я в порядке. Мужчина красив? Да. Он хороший парень? Абсолютно. Подумала бы я о том, чтобы в мире грез быть с ним? Конечно. Но я не живу в мире грез, дорогая. Я живу в реальном мире. Всегда в нем жила. Единственный раз, когда я отклонилась от этого пути, был момент, когда я рискнула с Перри. И не могу сказать, что это была полная потеря, потому что у меня есть Брукс. Так что, в итоге, все хорошо.
Это, по крайней мере, было правдой.
Судя по тому, что мне рассказали счета за коммунальные услуги, которые я открыла вечером, и как они скажутся на балансе моего банковского счета и моей возможности купить сыну рождественские подарки, и, скажем… продукты, многие подумали бы иначе.
Но та жизнь, которой я жила, говорила, что все хорошо.
— Ладно, Адди, — пробормотала Дианна.
— Значит, увидимся с тобой и Чарли в воскресенье около пяти?
— Конечно, детка, — заверила она. — И, ну, извини, если я расстроила тебя этой историей с Тоби.
— Ты меня не расстроила. Все нормально. Просто все не так, как ты думаешь.
— Ясно, — с сомнением пробормотала она.
Хм.
— Береги себя, — продолжила она.
— Ты тоже. Люблю тебя. Пока.
— И я люблю тебя. До скорого.
Мы отключились. Я твердо запихнула наш разговор поглубже в сознание. Затем закончила складывать одежду и оставила ее на стиральной машине и сушилке, чтобы добавить к ним вещи из следующей загрузки, когда те высохнут. Я бы убрала их утром или, может быть, на следующий вечер. Бруклин не спал чутко, но как бы я ни любила своего малыша, я делала массу дел, когда он спал, и мне не нужно его будить, открывая и закрывая ящики в его комнате.
Я взяла с собой радионяню, и мы с Дэппер Дэном пошли в кабинет Иззи наверху, который после ее отъезда я превратила в комнату для изготовления открыток, а Брукса переселила из кабинета в гостевую комнату, а сама заняла главную спальню.
Когда я вручную рисовала сосновые иголки на открытке, предназначенной, после дополнительных украшений, Дианне или, если она ей не понравится, для магазина Мэйси, мой телефон завибрировал.
На экране высветилось «Тэлон».
То есть, Тоби.
Я в шутку называла его Тэлон.
А еще потому, что раньше это его смешило, и у него был очень приятный смех. Теперь же, часто слыша свое прозвище, он просто улыбался, а улыбка у него тоже была потрясающая: белозубая в густой угольно-черной бороде.