— Тебе крыло вывихнули.
— Лишь косвенно.
— Ты вспотел от боли.
На это уже Кроули не нашел, что ответить.
— Ты пугаешь меня, Кроули.
— Знаешь, но я в любом случае в порядке. Несмотря на все происходящее, все намного лучше, чем раньше. Есть недосказанность, есть злость. Может, даже косвенное насилие и принуждение, но я… не чувствую себя ограниченным.
— Как и любая жертва, ага.
— Знаешь, если Гавриил и насильник, то крайне хреновый.
— Ну, знаешь ли. Он же, видимо, как-то понял, что ты знаешь только язык боли. Быстро тебя к нему приструнил, нашел нужные болевые точки, и…
— Сам от них страдает.
Азирафель не ответил.
Они сидели достаточно близко, фактически прижимаясь бедрами.
— Ты не будешь с этим бороться.
— Я не могу. Это что-то на подсознательном уровне. Я совсем разучился себя слышать, так что, — Кроули пожал плечами и впервые за весь диалог, наконец, посмотрел на Азирафеля. Его взгляд был неясным. Кроули тошнило от этого всего.
Азирафель повернулся к нему, посмотрев в глаза только спустя одну долгую минуту, которая Кроули показалось вечностью. И Азирафель сказал:
— Я люблю тебя. Больше жизни люблю.
Кроули мог ощутить, как от этих слов у Азирафеля все свернулось и заныло внутри. Так тягуче и долго. Кроули это чувствовал. В отличии от Гавриила, Азирафель не скрывал от Кроули своих чувств.
В отличии от Гавриила Азирафель не ненавидел себя за него.
В этом, наверное, было главное отличие.
— Остановись, это пугает меня, — снова просьба сказанная так тихо, будто Азирафель и вовсе не хотел этого говорить. Возможно, и не хотел. Азирафель выглядел подавленно.
— Я не могу. Это сильнее меня.
Кроули уже это говорил, и Азирафель даже не наделся услышать что-то новое. В любом случае, он любил его. Просто так. Любил. И вряд ли с этим можно было что-то сделать.
Азирафелю на секунду показалось, что из всех них монстр не Гавриил.
Монстр — Кроули. Монстр, который мастерски умел всеми манипулировать, врал всем и водил вокруг пальца. Но это была лишь секунда. Азирафель перестал об этом думать в следующий же миг.
— Поговоришь с ним?
— Поговорю. Но ничего не изменится, — Кроули тяжело выдохнул, а потом внезапно спросил: — Хочешь обнять?
— Хочу.
Кроули пожал плечами и это выглядело, как согласие. Азирафель знал, что нельзя, но он не мог устоять. Кроули, такой острый, худощавый, такой выученный и родной. Рядом. И пах он чем-то своим, родным.
Даже если Кроули и монстр, то…
Азирафель обнял его.
И в этом жесте, как показалось им обоим, было больше интимности, чем во всех ночах, что он проводил с Гавриилом. Во всех тех поцелуях, что случилось произойти между ним и Азирафелем. В этих объятьях утопилось столько слов и просьб, что даже Кроули смог бы ощутить за это боль. Если бы мог ощущать такую боль в принципе. Если бы не перегорел. Но он все это знал.
Кроули обнял в ответ, уткнувшись лбом в чужое плечо.
Азирафель был теплый. Был первым, кто помог усмирить его голод. Но любовью ли? Было ли что-то другое?
Кроули закрыл глаза.
«с ним ты что-то чувствуешь».
Наверное, в этом и была проблема. Что не смотря на все, Кроули продолжал чувствовать. Хоть это и не было любовью.
***
https://www.youtube.com/watch?v=NxDCCmH3LOo
Прошло ещё пару дней, как Гавриил не появлялся. Кроули элементарно заскучал по нему, хоть они и приводили достаточно много времени с Азирафелем. И каждый раз он спрашивал, действительно ли он поговорит с Гавриилом. Он хотел помочь Кроули разобраться в том, было ли это желание к физической боли настоящим. В конце концов, как подметил Азирафель, без его присутствия ты, вроде не особо и хочешь, чтобы тебя избили.
Кроули и вправду не хотел.
Возможно, он и вправду просто позволял ему быть таким. Быть таким с ним.
Через неделю Кроули, наконец, пресекся с Гавриилом.
Он был немного пьяный после встречи с Азирафелем и, когда увидел у собственной двери знакомый силуэт, едва не перекрестился, но быстро опомнился.
— Привет, блудный сын, как дела? Чего вернулся вообще? Я думал, ты в обиде или типа того… — Кроули пытался засунуть ключ в замок, но, после пятой попытки, сдался и щелкнул пальцами. Он поднял взгляд на внезапно молчаливого Гавриила и замер. Каждый раз, когда он так на него смотрел, Кроули хотелось ему вообще все простить. В принципе, он давно все простил, но в такие моменты хочется простить всё ещё раз. А потом раздеть, залезть на него сверху и не давать спать.
Кроули замер, пялясь на него. Он должен был поговорить с ним, но пока Гавриил смотрел на него, как на свою единственную причину жить и терпеть, у него колени превращались в вату и он едва мог удерживать свой вес, вцепившись в косяк.
— Ага, глупая обида. Пройдем? Если пропустишь.
Кроули кивнул.
Будто бы он мог его не пропустить. Черт возьми, он делал это всегда, и не смог даже выделить хоть какое-нибудь одного гребаное исключение.
Поговорить. О чем, блять, им говорить?
Кроули закрыл дверь и резко повернулся к Гавриилу. Если он не перестанет на него так смотреть, то все початки желания поговорить просто исчезнут окончательно.
— Чего обиделся?
Если говорить, то… то нечего. Кроули пришлось опереться плечом о дверь, чтобы не грохнуться.
— Твое недоверие. Снова. Ты ведь никогда мне не верил. Залезть ко мне в голову, было довольно… недоверчиво. Ага. Я не хотел, чтобы ты видел это… всё. Довольно… унизительно. Вот и разгорячился, — Гавриил внезапно улыбнулся, смотря прямо в глаза. Кроули от этого совсем поплохело. Он ощущал, как все внутри стягивается, как мысли просто исчезают, как говорить не хочется. — Блин, я влюбленный дурак, — и улыбка стала ещё шире. Кроули улыбнулся ему в ответ. Влюбленный, черт его дери, даже если слово употреблено неверно. То, как он это сказал. — Прости меня.
Кроули с трудом повернулся к нему, оперевшись уже спиной о несчастную дверь. Ему показалось, что температура резко повысилась. И он не знал, в комнате или только его тела.
Он всё ещё не понимал, как Гавриил это делал. Один взгляд, одна улыбка — и у Кроули ноги сами по себе раздвигаются.
— Я хотел с тобой поговорить.
— О чем? — он сделал шаг вперед, нависнув. Кроули вскинул брови, когда его аккуратно взяли за запястья и вскинули руки вверх, прижимая к двери. Горячее дыхание у шеи. Поцелуй. Вот говнюк, знает же, какие у Кроули самые чувствительные места. Так тепло. Так приятно. Кроули расслабился, даже не обращая внимание на то, что даже в такой ситуации он заламывает ему руки. С нежностью, конечно, почти невесомо. — Я так соскучился, Господи. Так скучал. Прости. Мне так мерзко от самого себя всё это время было, — он прервался от поцелуев только чтобы сказать ещё одно слово, а потом снова целовал. Кроули терялся только от того, что он снова брал над ним контроль, и снова целовал, и был с ним так поразительно нежен. — Поговорить о чем?