Азирафель улыбнулся. В любом случае, он был рад, что Кроули, казалось, было легче. Так ведь?
— Ты, смотрю, расставил все точки над и?
— Ох, если бы, — Кроули издал фальшивый усталый стон, театрально приложив тыльную сторону ладони ко лбу. Хотя, на самом деле, мысль о том, что ещё ничего не кончено, нескончаемо роилась у него в голове. Ничего не было окончено, но он хотя бы понял. Он смог понять и принять.
— Хватит твоей драматизации, дорогой, — Азирафель ласково убрал руку Кроули от его лица, и аккуратно прошелся ладонью по груди и чуть вниз, по животу. Кроули нечитаеммым взглядом пялился в потолок. И Азирафель посчитал своим долгом продолжить: — в любом случае, я пойму тебя, к чему бы ты ни пришел.
— Уверен? — едва не мурлыкнул Кроули, когда ладонь ангела прошлась от коленки вверх, неряшливо и неторопливо скользя.
— Ты сомневаешься?
От Кроули послышалось неясное мычание, и он с лицом, описывавшее крайнюю степень блаженства, откинул голову назад, когда мужская ладонь гладила бедро, сжимала ляжку, проскальзывала к внутренней стороне.
Азирафель чмокнул в открытую шею.
Кроули тихо засмеялся, когда ощутил, как под ними скрипнула кровать, когда Азирафель оперся рукой по правую сторону от него, так нагло прекращая незамысловатую ласку. Однако, он быстро исправился: устроив вторую руку на бедре.
Азирафель поцеловал у ключиц. Медленно поднимаясь вверх, к шее и линии челюсти. Кроули открыл глаза, уставившись взглядом в потолок. Азирафель над ним. Теплый и готовый костьми ради него лечь. Вот его губы — очерчивают черты его лица. Расцеловывают. Его ладонь — ласкающая там, где нужно. Как нужно.
Кроули смотрел в потолок и думал о том, он по-прежнему не сделал своего выбора.
Было ли правильно остаться с Гавриилом? Слепо ждать этого часа, который мог наступить через день, месяц или век? Его падения?
Или Азирафель всегда был правильным ответом?
Возможно, после пережитого, после осмысленного, он, наконец, найдет покой сам с собой?
Ему, однозначно, нужно было ещё немного времени, чтобы окончательно себя понять.
Они лежали после всего ещё с минут двадцать. Азирафель слишком мечтательно гладил по плечам. Кроули шутливо клацал зубами в опасной близости то с его ласковыми руками, то с плечом, то с лицом.
Он оперся на руки, поцеловав, и снова обрушился лавиной на кровать, засмеявшись.
— Требую свободы! — Кроули засмеялся, когда Азирафель зажал его руки, вылавливая для себя какой-то сквозной, очень легкий поцелуй.
— Вы превысили лимит активности на сегодня, — Азирафель улыбнулся и не скрыл смеха, когда Кроули полез к шее, щекотя не то дыханием, не то своими шутливыми касаниями губ.
С трудом отцепив демона от себя, заломив его руки, потому что Кроули вечно лез и кусался, шутливо щипался и требовал от Азирафеля такого же внимания, когда сам Азирафель хотел только снова и снова вылавливать его активно жестикулирущие руки и целовать.
— Ну, все, сгорел театр, — драматично вздохнув, Кроули последний раз легонько ударил коленом куда-то в бедро, и так и лег, будто бы поваленный навзничь.
— Ага, театр сгорел, а главная актриса осталась.
— Сразу вспоминаю этот блошиный театр с этим же блошиным «быть или не быть».
— Кроули, это классика!
— Крьольи, етьо класьика, — передразнивая, закатив глаза, сказал Кроули, — знаю я вашу классика! Одни страдания да любовь! И любовь та на страданиях выжжена. Тьфу.
Азирафель улыбнулся, поцеловал в этот болтливый рот и, все-таки, выпустил чужие руки, снова лег на бок, и подмяв его рядом. Кроули уткнулся носом в сгиб у плеча и тяжело выдохнул.
Люби меня, люби — витало в воздухе, несло от Азирафеля, пахло буквально.
Кроули пытался любить снова, он даже называл свою привязанность любовью. Но больше он не хотел врать. Смысла в плацебо больше не было. Он нашел свой час перед рассветом. Он понял.
Кроули улыбнулся с каким-то сожалением — так, что Азирафель бы не понял эту улыбку, но он её даже и не увидел. Только прижал к себе теснее, уткнулся носом в макушку и вдохнул.
Кроули обнял руками и ногами, закрыв глаза. Позволил себе запомнить этот момент так, как когда-то запомнил то, как Гавриил накрывал его своим крылом, укрывая от тех мук, что сам ему же и уготовил.
Свет в комнате выключился.
У них ещё была целая ночь, которую они провели в тесных объятьях, равномерном дыхании и неясных, но теплых снах.
Утренний свет нашел окна его комнаты в половину пятого утра. Кроули обнаружил себя все так же сильно прижатым. В настолько крепкой хватке, будто бы Азирафель боялся его отпустить.
Он аккуратно выпутался из, как оказалось, слишком цепких конечностей и встал так, что не скрипнула кровать. Подобрал одежду, нацепил на себя и оглядел комнату. Кинул взгляд на спящего Азирафеля и что-то у него там, внутри, сжалось, вывернулось, и Кроули затошнило.
Здесь все было пропитано такой нечитаемой, прочной нежностью, что Кроули рыдать от неё хотелось.
У Азирафеля руки нежные, взгляд ласковый, любовь — настоящая и светлая.
Но Кроули нужно ещё совсем немного времени, что разобраться в этом.
Он двинулся к двери, его пальцы — длинные и цепкие — ухватилась за ручку. В комнате повисло сонное, но очень ясное и давно родное:
— Ты вернешься?
Кроули завис у двери. Он не напрягся, но внутри это что-то, что вызывало у него тошноту, внезапно повисло тяжелым камнем.
Кроули никогда никого не хотел обманывать.
Ни себя, ни окружающих.
Он не знал, к чему его приведет это время.
Поэтому он сказал:
— Я не знаю.
Дверь за ним закрылась, и единственное, что Азирафелю от него осталось — это смятые простыни и звенящий его смех, стоящий в этой комнате и внутри головы Азирафеля эхом.
Все, что осталось Кроули от Азирафеля — сладкая нежность, тончайшая ласка, вечный приют и понимание.
Он вышел из магазина, закрыв дверь и глубоко вдохнув, прикрыв глаза.
Впервые он ощутил себя абсолютно целым, понятым и, возможно, даже счастливым.
Совсем немного времени. Но это время будет потом, как и выбор и его последствия. Будет конец и будет начало.
А сейчас Кроули в лучах восходящего солнца сел в Бентли, собираясь насладиться своей целостностью так, как никто другой не смог бы ему показать все прелести быть самим собой для себя.
Быть целым и без боли в ребрах.
Кроули был счастлив, и Бентли заиграла ему очередную песню Квин.
И Фредди пел, пока Кроули ехал по пустынным улицам:
So a love is lost, a love is won
Итак, любовь потеряна, любовь побеждена.
Go to sleep and dream again
Усните, чтобы снова видеть сны.
Soon your hopes will rise and then
Скоро ваши надежды оживут, а затем
From all this gloom life can start anew
Из всего этого мрака сможет возродиться жизнь,
An’ there’ll be no crying soon
И больше не будет слёз…