— Это было вашим главным планом на жизнь? — спросила она.
— Да, я так думал. Семь лет учёбы, и я по-прежнему этого хотел. Год проработал врачом-стажёром в Королевской больнице Кардиффа. А потом раз – и всё это исчезло.
— И вы очутились здесь.
— Ага. — Он посмотрел по сторонам – на крошащиеся кирпичи, на лишайники. На ржавый металл и капающую воду. — Я очутился здесь.
— Так вы работали в Кардиффской больнице, но вы ведь не валлиец, правда? Он засмеялся.
— С чего вы взяли?
— Акцент.
Он замолчал. Задумался.
— Да, я из Ист-Энда. Плейстоу[55]. Городские особнячки, муниципальные микрорайоны и старые пабы. Там можно было слушать игры «Молотобойцев»[56] прямо из дома, из задней спальни. Громкие одобрительные вопли, когда они забивали гол. Громкие стоны, когда что-то шло не так. Я любил лежать там и слушать игры по субботам. И ещё сам себе комментировал.
— А почему вы пошли в медицинский университет?
Хороший вопрос, и о нём он старался не думать слишком часто.
— Большинство моих друзей стали автомобильными механиками и агентами по продаже недвижимости. Я видел всё, что ждёт меня впереди, и не мог с этим смириться. Я хотел делать что-нибудь действительно важное. А потом…
— Продолжайте, — мягко сказала она.
— А потом умер мой отец. Просто ни с того ни с сего. Однажды утром мы нашли его в спальне у стены. На нём была рубашка, трусы и один носок, а второй он всё ещё держал в руке. Он выглядел… он выглядел так, как будто кто-то что-то ему сказал, а он не расслышал и пытался разобраться, что это было. Одна из артерий у него в груди просто разорвалась. Это называется «аневризма аорты». Я посещал все лекции, я видел фотографии в учебниках, и я делал вскрытия трупов людей, которые от этого умерли, но для меня аневризма аорты всегда будет моим отцом, сидящим там, с босой ногой и хмурым лицом.
Его лицо было влажным. Слёзы капали из его глаз и текли по щекам, оставляя за собой холод. Он даже не понял, что плачет. Горе было для него чем-то отдельным, тем, на что реагировало его тело, пока он говорил.
— Я сожалею, — сказала Марианна.
— Вот поэтому я стал врачом.
— Чтобы вы могли спасать таких людей, как ваш отец?
— Нет, — он покачал головой. — Чтобы я мог помешать этому случиться со мной. Некоторое время оба молчали. Потом она сказала:
— Ладно. Расскажите мне о лихорадке провинции Тапанули.
— О чём?
— О лихорадке провинции Тапанули. О том, чем я больна.
На мгновение Оуэну показалось, что каменный пол провалился под ним. Он понятия не имел, о чём она говорит. Потом он вспомнил. Лихорадка провинции Тапанули. Он сказал ей, что она заразилась тропической инфекцией и что её поместили в изолятор.
— О, да, лихорадка провинции Тапанули. В Викторианские времена она была известна под названием «формозская чёрная язва». Она распространена в некоторых небольших регионах… э-э… Южной Америки. Аргентина. Думаю, кто-то в Кардиффе недавно вернулся оттуда после дипломатической поездки или чего-нибудь такого.
— Никогда об этом не слышала.
Неудивительно, учитывая, что он всё это выдумал.
— Это очень редкое заболевание. Как лихорадка Эбола[57]. Никто о нём не знает до тех пор, пока не возникает неожиданная вспышка смертности.
— И это случится со мной? — Она старалась говорить небрежно, но он чувствовал какой-то подвох. — Каков коэффициент смертности? Вы ведь так это называете – «коэффициент смертности»?
Почти невольно его правая рука потянулась, чтобы взять её руку и успокаивающе её сжать, но наткнулась на гладкое, холодное стекло. Спустя мгновение послышался тихий глухой стук, когда что-то ударилось о стекло с другой стороны. Её рука, ищущая его руку.
— Я не дам вам умереть, — сказал он.
— Вы не ответили на вопрос.
— Мы просто не знаем этого. В джунглях…
А в Южной Америке вообще есть джунгли? Или там пампасы? Хотя что вообще такое, чёрт возьми, эти пампасы?
— …В джунглях половина людей, которые подхватывают это заболевание, умирает. Но мы за вами наблюдаем и можем лечить вас антибиотиками и всяким таким. Я не дам вам умереть.
— Вы меня изолировали. Это может быть заразно.
— Нам придётся принять меры предосторожности.
— Вы даже не дали мне никаких антибиотиков. Вы просто оставили меня здесь и ждёте.
— Анализы. Мы ждём результатов анализов. А потом мы сможем начать лечение. Возможно, задумался он, он мог бы сделать ей укол. Просто дистиллированную воду, но он мог бы сказать ей, что это антибиотик. Это могло бы помочь ей в моральном плане.
— Я бы хотела увидеть свою семью, — с тоской произнесла Марианна. — Они ведь могут просто стоять по другую сторону стекла, разве нет?
Оуэн знал, что не должен был так с ней разговаривать, но он не мог ничего с собой поделать. Джек сказал бы ему просто оставить её в покое – сделать все необходимые анализы и не втягивать её в беседу – но он не мог. В отличие от большинства людей и прочих существ, которые оказывались в этих камерах, она не знала, что с ней происходит. Её нужно было успокоить.
Ей нужен был друг.
— Им сообщили, — сказал ей Оуэн. — Но им придётся подождать. Здесь нам платят за то, что мы рискуем. Им – нет.
— Я могу написать им письмо?
Он зажмурился. Под тонким слоем весёлости, которую она изображала, таилась глубокая пропасть уязвимости и страха. И он не был уверен, к лучшему ли то, что он делает, или наоборот.
— Слишком рискованно. Нам придётся обрызгать письмо антибиотиками и прочими средствами, чтобы убить бактерии, и слова растекутся и сотрутся. Это будет выглядеть некрасиво.
— Я тоже буду выглядеть некрасиво, если это затянется надолго. Я не могу умыться, не могу принять ванну, и у меня нет сменной одежды.
— Одежду мы вам найдём, — быстро сказал Оуэн. — И, может быть, мне удастся раздобыть чашку горячей воды и мыло. Если вас это утешит, вы по-прежнему прекрасно выглядите.
— Спасибо. Держу пари, вы говорите это всем умирающим девушкам в вашем отделении.
— Только красивым девушкам.
— На самом деле, немного горячей воды – это было бы неплохо. Наверно, я ужасно пахну. — Она помолчала. — Кстати, здесь и правда жутко воняет, и это не от меня. Пахнет, как в вольере со слонами в зоопарке. Знаете, такой запах обычно от животных, которые всё время едят сено, а потом оно начинает разлагаться.
Наверно, это долгоносик на другом конце помещения, подумал Оуэн, но он не мог ей этого сказать.
— Это канализация. Эта часть… больницы… какое-то время не использовалась. Тут, наверно, всё что угодно есть. Я пришлю кого-нибудь, чтобы посмотрели.
— По крайней мере, вы могли бы использовать освежитель воздуха.
— Считайте, что это уже сделано.
— Спасибо, Оуэн.
Он почувствовал, как по его телу побежали мурашки, когда он услышал своё имя, произнесённое с её мягким валлийским акцентом. В том, чтобы разговаривать с ней, не видя её, было что-то почти эротическое. Если бы сейчас они сидели друг напротив друга в баре, то он бы уже касался её руки, смотрел ей в глаза, улыбаясь, отводя взгляд и снова глядя на неё. Но теперь это было больше похоже на разговор по телефону, но с некоторым трепетом из-за того, что она находилась всего в нескольких дюймах от него. Достаточно близко, чтобы он мог слышать её дыхание; чтобы чувствовать, как вибрирует стекло, когда она меняет позу.
— Оуэн, — сказала она. — Я могу кое-что спросить?
— До сих пор вас ничто не останавливало.
— Здесь есть ещё кто-нибудь кроме меня? В изоляторе?
— С чего вы взяли? — осторожно спросил он.
— Никогда не отвечайте вопросом на вопрос, — сказала она со смехом в голосе. — Это звучит уклончиво. Мне казалось, что я слышала, как тут кто-то ходит. Я пыталась с ними разговаривать, но они не отвечали.
Марианна находилась в одном конце помещения с камерами; долгоносик – в другом.
56
Футбольная команда «Вест Хэм Юнайтед». Этот футбольный клуб располагается на востоке Лондона, в районе Ньюхэм.
57
Острая вирусная болезнь, вызываемая вирусом Эбола. Редкое, но очень опасное заболевание — летальность в 50—90% клинических случаев. Поражает человека, некоторых приматов, а также, как выяснилось, и свиней.