Её глаза вспыхивают от раздражения, но я знаю, что это из-за её несогласия с таким отношением к женщине, даже если та была случайным трахом из прошлого. Небеса, помогите мне, но я даже больше люблю её за это.
— Для меня ты не кусок задницы. В ту минуту, когда у меня появился шанс, я знал, что заклеймлю тебя, поэтому оборвал все отношения и отошёл от дел в «Хрустальном шаре», потому что не хотел, чтоб ты волновалась об этом дерьме, когда я бы приехал.
Ну, плюс ещё то, что не хотел соблазнов, но эту часть я оставляю при себе.
Она не выглядит убеждённой, так что я решаю быть откровенным:
— Малышка, я не совал свой член ни в одну киску с момента, как решил, что ты будешь моей.
Её глаза расширяются, румянец приливает к щекам. Но это шок, а не недоверие. Боже, мы куда-то движемся.
— Когда именно ты это решил?
В этих словах нет злости, но я всё равно отвечаю с осторожностью:
— Когда привёз тебя домой после того, как ты впервые побыла в моём клубном доме.
Я избегаю слова «похороны», потому что не желаю ворошить былое дерьмо снова и хочу, чтобы она поняла.
Улыбка зарождается в уголках её губ, и она качает головой:
— Ты ожидаешь, будто я поверю, что ты продержался без секса последний год? Когда вокруг было множество девиц, которые постоянно готовы скинуть для тебя свои трусики?
Из меня вырывается короткое хихиканье во время такого описания от Хоуп, но по выражению её лица я могу понять, что ей отнюдь не смешно.
— Да, милая, именно так и случилось.
— Значит, у тебя на выбор была любая доступная киска, но ты хранил себя для отношений, которых однажды я могла захотеть построить с тобой?
Я прыскаю со смеху, услышав, как она произносит «киска», и когда успокаиваюсь, мой мозг осмысливает остальные её слова.
— «Хранить себя» звучит немного экстремально.
— То, что ты мне говоришь, само по себе экстремально.
Я пожимаю плечами:
— Это длилось лишь год. Некоторые люди находятся под «сухим заклинанием» и дольше.
Она щурится, и я понимаю, что открылся ей. Я такой конченый идиот. Одно из моих любимых качеств в ней — это то, насколько она проницательна. Но я не наслаждаюсь им, когда Хоуп использует свою проницательность на мне.
Может, она отпустит ситуацию.
Она говорит очень медленно и обдуманно, поэтому я не пропускаю ни единого слова:
— Откуда ты знал, что это будет всего лишь год?
Не-а. Чёрт, она не даст мне передохнуть.
Её глаза убивают меня, так что я фокусируюсь на своих ботинках.
— У меня хреново со словами, Хоуп, но я хочу, чтоб ты поняла. Однажды я ушёл от тебя. И не думал, что ещё когда-нибудь увижу снова. Я был полным отморозком почти всю свою жизнь, и, казалось, наказание свалилось мне на голову, когда я встретил правильную женщину, а она оказалась замужем. Я ненавидел быть рядом с тобой, зная, что ты принадлежишь кому-то другому. И если бы я считал, будто он не относится к тебе так, как ты того заслуживаешь, не думаю, что меня можно было бы остановить от того, чтобы сделать с ним что-нибудь. Ты не нуждалась в такого рода драме или стрессе.
Рискнув поднять на неё взгляд, я обнаруживаю её с закрытыми глазами. Она выкручивает пальцы и кусает губу. Я не могу перестать чувствовать себя так, будто готов броситься со скалы вниз. Я начал это — мне и расхлёбывать. Ей необходимо знать.
— Когда всё… Изменилось… Да, я поклялся, что сделаю тебя своей, как только ты разберёшься со всем, — её глаза распахиваются, и она таращится на меня, будто я сумасшедший. — Я не мог продолжать жить без тебя, если мне уже не нужно было.
Она сужает глаза и фокусируется на мне:
— А что, если бы я начала встречаться с кем-то ещё? Что бы ты тогда сделал?
Теперь пора толкнуть Софи под автобус:
— Я бы думал о тебе. Если бы Клэй не умер, я бы оставался в стороне, неважно как сильно ненавидел бы это.
— Рок…
Я перебиваю её:
— Ты заслуживаешь быть счастливой. Заслуживаешь хорошей, тихой, пригородной жизни и заслуживаешь, чтобы к тебе относились как к сокровищу, которым ты и являешься. Я не хочу, чтоб опасное дерьмо моей жизни касалось тебя. Ты достойна нормальности, мира и отсутствия проблем.
— Ты и есть проблема, — шепчет она.
— Да. В глубине души ты это знаешь, куколка. Ты заслуживаешь кого-то хорошего, честного и чистого. Во мне нет ничего подобного. Я не могу дать тебе это.
— Это неправда.
— Неправда? Подумай хорошо, Хоуп.
Она дважды моргает:
— Ты хороший со мной.
Я вздыхаю как жалкий неудачник:
— Малышка, я такой эгоистичный ублюдок из-за попытки втащить тебя в мой мир. Я не хочу, чтоб это уродство тянулось в твою жизнь.
— Ты сделал меня счастливее, чем я была задолго до этого.
— Насколько задолго, куколка? Я никогда не буду человеком, который носит костюм и галстук и водит тебя на адвокатские конференции. Я смешиваюсь с обычным миром, когда это необходимо. У меня нет терпения для коротких разговоров и херни.
Она сразу мотает головой:
— Но мне плевать на всё это. Всегда было.
Мой взгляд бродит по её прекрасному лицу, упиваясь её красивыми чертами:
— Но я буду ожидать, что ты будешь проводить время в моём мире, в МК. Это моя семья, моя жизнь. Это нечестно, но так сложилось. Я буду защищать тебя ценой своей жизни, а мои братья в клубе? Они тоже будут заботиться о твоей безопасности. Только потому, что ты моя, — слёзы блестят в её глазах. Блядь, я не хотел заставлять её плакать. — Хоуп? Ты со мной?
— Я с тобой.
— Почему ты плачешь, куколка?
— Мне страшно. Ты говоришь так, будто собираешься меня отпустить.
Это то, где я должен сказать ей, насколько, блядь, сильно в неё влюблён. Я хочу сделать это. Я так близок к словам, но пока не могу заставить себя произнести их. Поэтому просто говорю ей правду:
— Милая, я никогда бы не смог позволить тебе уйти. Я не смог отпустить тебя, даже когда должен был. Если ты хочешь этого, я это сделаю. Если ты решишь, что я не подхожу тебе. Это убьёт меня, но я отпущу тебя, — она трясёт головой, и ещё больше слёз скатывается по её щекам. — Ты знаешь, что прямо сейчас я говорю правду, так ведь?
Она однократно кивает:
— Да.
— Хорошо, потому что так же, как я заклеймил тебя, ты заклеймила меня. Я твой, как и ты моя. Я говорю серьёзно. Не хочу быть вдали от тебя дольше секунды, но, поверь мне, каждую минуту, когда мы порознь, единственная киска, в которую я хочу вколачиваться, — твоя.
Я говорю это дразняще, но Хоуп резко набирает воздух ртом и плачет ещё сильнее.
— Почему я? — она икает и шмыгает носом. — Что во мне такого, что заставляет тебя быть настолько непреклонным?
Я вскидываю голову. Она серьёзно?
— Тебе действительно надо спрашивать?
— Да. Ты мог бы иметь любую женщину, которую захотел бы. Гораздо более красивых девушек, танцовщиц. Девушек, зависающих в клубе и страдающих по тебе. Они понимают тебя лучше…
— Хоуп, остановись. Во-первых, ты самая красивая женщина, которая когда-либо попадалась мне на глаза, — она морщит нос, думая, серьёзно ли я говорю, и выражение её лица восхитительно, но я сопротивляюсь своей улыбке. Ей нужно услышать это: — Во-вторых, да, вероятно, было бы проще остаться с клубной сучкой. Не думай, будто я не пытался, — её передёргивает при упоминании другой девушки, но я справляюсь с этим. — Как бы хорошо те девушки не понимали клуб, они не могли понять меня. Твои честность и преданность поражают каждый грёбаный раз. Ты не ожидаешь от меня чего-то. Ты так чертовски умна. В тот день в зале суда ты была напугана, когда судья попросил тебя представлять меня. Я мог видеть, как дрожат твои руки. Но ты всё равно сделала это. Полностью отдалась делу. Ты без подготовки выпалила то красноречивое заявление от моего имени. Большинство людей выложились бы наполовину. Ты была доброй, хотя, видимо, думала, что я испорченный уголовник. Потом ты начала бороться за меня, когда попросила пристава снять наручники с моих запястий. Ты не должна была делать этого. Никто другой бы не парился по этому поводу. Искренняя доброта — это то, что я искал всю свою проклятую жизнь. Я знал это, когда мы стояли на тротуаре и разговаривали. Ты была так восхитительно возмущена мной. И случайно ослепила меня прелестным видом на своё декольте, ещё и понятия не имела, насколько сексуальной выглядела.