Тетя Вера встретила меня у входа в операционный блок – дальше никого не пускали.
– Что произошло? – спросил я, сжав ее руки и опускаясь рядом с ней на скамейку.
– Толком пока ничего неизвестно, – прошептала она, и я заметил, как хрипит ее голос. – Она возвращалась из института, позвонила мне, сказала, что села в такси и едет к тебе, что вы собрались вместе провести занятие. Но где-то через час мне позвонили из больницы. Сказали, что произошла авария, и попросили приехать.
– Что с Лаймой? – не выдержал я. – Что говорят?
– Перелом позвоночника, – ответила тетя Вера и посмотрела на меня пустыми глазами.
Казалось, она не здесь, не со мной. Все это тот же чертов сон, потому что в жизни у тети Веры никогда не было таких опустошенных глаз.
Я старался держаться хотя бы внешне, но изнутри всего меня ломало.
Позвоночник… Господи…
Она же может на всю жизнь остаться лежачей. На всю жизнь, которая только-только началась.
«Лайма, – мысленно звал я, – Лайма, милая, все будет хорошо. Мы ждем тебя, мы без тебя не сможем. Пожалуйста, Лайма, ты должна выкарабкаться!»
Я жалел, что не знал ни одной молитвы. Мне хотелось хоть чем-то помочь, хоть что-нибудь сделать, но сейчас ей помогали врачи за плотно закрытыми белыми дверями.
– Ты забрал у меня его, – услышал я шепот тети Веры и похолодел, – оставь хотя бы ее.
Повернулся к ней. Глаза ее были закрыты.
Я осторожно обнял ее за плечи, боясь, как бы она не испугалась. Но она не испугалась и не отстранилась. Тогда я обнял ее крепче и прижал к себе. И она разрыдалась.
– Все будет хорошо, – шептал я раз за разом пустую, ничем не способную помочь фразу. – Все будет хорошо.
Глава 7
Шесть лет назад
Я открыла глаза. Белая стена, белый больничный потолок с длинной лампой посередине. Она была выключена. Я вновь закрыла глаза. Тянуло в сон. Хотелось верить, что это от лекарств. Врачи здесь не жалели успокоительных, как их и просила моя мама. Думала, я не слышу.
Впрочем, у меня не было никакого желания с ней спорить. В памяти, в ощущениях еще осталось это ужасное чувство: ты хочешь пошевелиться – и не можешь. Даже сквозь уютный покой обезболивающих ко мне пробирался леденящий страх. Вдруг я снова подвигаюсь, а мое тело не отзовется?
Врач, выбирая самые обтекаемые формы, дал понять, что ходить я, скорее всего, смогу. Мне повезло. Но вот бегать или танцевать…
– Нет, дома – пожалуйста! – улыбнулся он, решив, что этим сможет меня успокоить. – Но большой спорт придется оставить.
– Да какие идиоты танцуют дома?! – не выдержала я и хлопнула рукой по хлипкой больничной тумбочке возле кровати.
Даня, стоявший рядом, тут же взял мою руку в свою.
– Ваша нога функционирует, – устало принялся объяснять врач. – В целом – функционирует. Но нервная проводимость в ней нарушена безвозвратно. Ваш спинной мозг был поврежден вследствие перелома. Чудо, что вы вообще можете стоять на ногах, другие с такими повреждениями навсегда остаются в кресле…
– Зачем мне нужны эти ноги, если я не смогу танцевать, – проговорила я, стараясь не повышать голоса.
Даня приходил в ужас, когда я начинала крушить больничную палату. А это случалось почти каждый раз после посещения лечащего врача.
– Лайма, – говорил врач, глядя на меня, и я не могла понять, то ли мать его просила со мной поговорить, то ли ему самому нравилось включать психолога. – Вы уже взрослая девушка, вам восемнадцать. Вы должны понимать, что жизнь не может состоять из одних только танцев.
– А моя состоит! – крикнула я.
И тут же почувствовала на своем плече руку Дани. Я из последних сил сдержалась, чтобы не скинуть ее.
– У вас прекрасная любящая мать, надежный друг, – доктор решил зайти с другой стороны. – Нельзя же замыкаться на одном только спорте.
– Мы взяли золото на чемпионате России! Впереди мир. Нам нужно начинать тренировки.
– Ну какие тренировки? – едва не взвыл доктор. – Вам двигаться-то надо с осторожностью. Не хватало еще осложнений.
– Лайм, – Даня вступил так тактично и мягко, что даже на пике злости я не могла его как следует послать. – Давай еще немного подождем, а? Никуда мировое золото от нас не уйдет.
И мы принялись ждать.
День за днем я видела перед собой белую стену, переходящую в белый потолок с длинной лампой посередине. Я уже не могла на это смотреть.