— Чего-то людей мало.
Кошка пожала плечами.
— Так и не с чего. Год как-бы снова не голодный выдался. Да и Итиль опять же…
Мэдмакс вопросительно уставился на нее. Когда он ушел, получив приказ Белого, никто про Итиль и не вспоминал.
— Нападения по всему фронтиру. — Кошка вздохнула. — Несколько деревень сожжено, людей увели. Осень же, урожай. Многие боятся выходить в дорогу, продовольствие везут караванами. Фермеры прижимают, на продажу еще и не выставили почти ничего. Торг слабый.
— Ясно. — Мэдмакс смахнул пот и поморщился. — Черт…
— Так, — Кошка понимающе скорчила рожицу. — Давай-ка, мил-друг для начала сделаем перерыв. Вон там, где продают явно вкусные, э-э-э, перепечи!
На нее уставилось сразу несколько пар глаз:
— Да ты, девка, видно не местная? — поинтересовался дедок, сидевший на телеге. — Это ж беляши!
— Сам-то, старый пень, откуд сюда причикилял? — фыркнула грудастая молодуха, переворачивающая щипящие и шкворчащие колобки с мясом. — Это вак-бялеш!
— Тьфу, — сплюнул самый натуральный улан с Итиля, если судить по вышитым верховым сапогам. — Все у вас не как у людей! Это балеш!
Мэдмакс, покачав головой, просто сел на освободившуюся лавку самого кончика обжорного ряда, выходившего на кожевенно-шорничный.
— Плохо живут, говоришь? — он усмехнулся Кошке, ну-ну…
Живой-1: намного позже
Голова стонала и почему-то звенела. Таким, ну… Настоящим и тяжелым звоном тех самых церковных колоколов. Д-до-о-он, д — до-о-он… ох, бывает же.
Нет худа без добра. Только вот думал, что нечему болеть будет после взрыва, обрушившего коридор. А раз думал и раз болит, то живой. Интересно, надолго? Интересно, а что дальше?
Ответы пришли сами. Притопали, отдавая жутким грохотам в голове, скрежетали чем-то, навалившимся на него сверху. Пыль, поднятая кем-то, оседала гуще, клубилась вокруг, забивала нос, сочащийся кровью. И даже успел испугаться, когда воздуха вдруг стало не хватать. Горло, перекрытое пробкой из сгустков крови, грязи, цементной крошки, хрипело, прогоняя его в легкие. Из обеих ноздрей при выдохе вылетали колкие и затвердевшие ало-серые сгустки.
В спину что-то упиралось, что-то твердое и тяжелое. Еще когда не опасался на жизнь, попытался разобраться. Показалось или нет… хотя нет, точно, нет. Не показалось. Балка перекрытия, стальная и негнущаяся, рухнула, упершись одним концом точно между стеной и полом. Не придавила, прижала его к плитам, защитила, приняв на себя вес рухнувшего перекрытия. И теперь не отпускала. Вон, только левая рука торчит куда-то между куском потолка и несколькими кирпичами. Не пошевелить, не вздрогнуть, ничего.
Ну, и где те самые грохоталы?! Дышать-то все сложнее…
Заскрипело, балка неожиданно пошла вверх и в сторону. Застучали, падая, обломки, куски штукатурки, осколки бетона и арматура. Пыли стало больше, зато получилось вдохнуть. От ведь, неужели он просто-напросто боится замкнутого пространства?!! В жизни бы не подумал.
— Быстрее, — пророкотало сверху, перекатываясь горным обвалом, — нужен ей живым…
В ответ рявкнуло, да даже сильнее. Его могильная насыпь затряслась, заходила ходуном.
— Аккуратнее! — обвал превратился в лавину. — Олухи!
Захрустело медленнее, осторожнее. Балку, с уханьем и руганью, не опускали. Держали, оберегая его, заваленного, от нечаянной возможности покалечиться. Хреново. Друзей здесь он не ждал.
Свет лег на лицо, заставил зажмурить и без того слипшиеся ресницами веки.
— Живой… — довольно пророкотал хозяин баса-лавины. — Вытаскивайте. А ты, человек, теперь пожалеешь, что не умер.
Ну да, это и так ясно. Он уже пожалел. Тут его рванули сильнее и получилось спрятаться от страха. Прямо в густую вязкую тьму беспамятства.
— … там вас встретят. Следите за ним, требуется живым.
Голос… женский. Красивый и страшный одновременно. Голос отдавал медом наслаждения и сталью боли. И почему-то думалось, что он его уже слышал. Где, когда?