Зверев скинул со спины убитого медвежонка, снял кожаную сумку, набитую доверху дичью, и крикнул столпившимся рабочим:
— Айда, ребята, на ту вон горку. Там подле ручья увидите: березка заломлена да ветки кругом понатыканы, а под елкой, что рядом, добыча спрятана. Медвежонок да еще птицы прорва. Ешьте досыта, старика вспоминайте.
Рабочие не заставили себя упрашивать. То и дело наклоняясь на ходу и срывая гроздья крупной брусники, они скрылись в лесу.
Зверев стянул с ног промокшие порубни, развесил перед огнем портянки и, наслаждаясь отдыхом, прилег на росистую траву.
— Уф, намаялся! — сказал он, увидя подошедшего Корнева. — Все тропки-тропиночки следами переметил. Теперича отдохнуть бы дней пяток.
— Ну, отдыхай, отдыхай, — безразлично проговорил Корнев.
— Да не усидеть мне, опять в лес потянет. — И старик стал рассказывать о перелетающей птице, о пожелтевших деревьях, об ущербленном месяце, который, словно барометр, предсказывает холодную погоду. Но Корнев не слушал его; он был занят собственными мыслями. Он ждал известий от Бурова, но тот, очевидно, не спешил с сообщением безрадостных вестей. Вдруг его слуха коснулось удивительно знакомое слово, которое он сам повторял по десять раз в день.
— Что… что ты говоришь? — оторвался Андрей Михайлович от своих дум.
— Говорю, что эти самые валуны нашел… Бо-га-атые валуны, — хитро улыбнулся старик.
— Где нашел? Когда? — встрепенулся Корнев.
— Да намедни, когда за дичью ходил… Я, чай, понимаю, что работа к концу близится, все хожу и на стороны поглядываю.
— Где нашел? Говори!
— Верстов двадцать к заходу отсюда будет.
— На западе? Близ водораздела? — удивился Корнев.
Это опрокидывало все его расчеты. Неужели рудные валуны, после длительного перерыва, снова появляются в том же направлении, на много метров выше, чем предполагаемая отметка Медной горы?
— Может, сходим как-нибудь? Посмотрим? — улыбнулся в усы старик.
— Посмотрим. Обязательно посмотрим.
Никита неистово гнал оленей. Он выехал на рассвете, не отдыхая, ехал до полудня и после часового перерыва снова погонял измученных животных. Олени спотыкались, бежали вразброд, но длинный хорей в искусных руках погонщика свистел над их головами, и они снова напрягали усталые мышцы.
На одном из крутых поворотов сани с разгону ударились о камень. Гнутый полоз треснул, разломился по сучку. Никита на минуту остановил оленей. Сыромятным ремнем он перекрутил треснувшее дерево и помчался дальше.
Под вечер один из оленей окончательно выбился из сил. Он задерживал бег всей упряжки. Никита с жалостью смотрел, как тяжело поднимаются его бока, как спотыкаются тонкие сильные ноги о цепкие узловатые корневища. Но упряжка бежала все тише и тише. Никита выскочил из саней и на ходу обрубил постромки. Олень замертво рухнул на землю. Никита выхватил из-за пояса нож и по самую рукоятку вонзил его в шею оленя. Кровь забулькала в горле животного. Никита на бегу заскочил в сани.
Лес потемнел. Вечерняя мгла застилала деревья. Но Никита по-прежнему погонял оленей. Ему постоянно приходилось соскакивать с саней и, отыскивая потерянную тропу, бежать впереди упряжки. Олени не должны останавливаться. Если они встанут, то не смогут больше бежать: так устали они за сутки беспрерывной езды.
Ночь уже подходила к концу, когда сквозь черную решетку леса Никита разглядел вдалеке светлые расплывчатые пятна. Это блики луны тускло блестели на полотнищах палаток. Никита еще раз ударил хореем обессилевших животных и вылетел на середину поляны. Лагерь безмолвствовал. Но уже через минуту из палаток стали вылезать сонные, неповоротливые люди. Поляна оживилась. Никита попытался слезть с саней, но онемевшие ноги подкосились, и его подхватили чьи-то сильные руки.
— На-ка, выпей!
Корнев склонился над ним и протянул флягу со спиртом. Никита сделал несколько глотков, отер рукавом запекшиеся губы и возвратил флягу.
— Оленей распрягите. Пусть на ягель идут.
Несколько человек неохотно направились к упряжке. Всем не терпелось узнать, какие вести привез Никита и почему олени еле-еле стоят на ногах, хотя это были лучшие гирвасы огромного колхозного стада.
Отдышавшись, Никита засунул руки за ворот малицы и достал плотный, обтрепанный конверт.
— Возьми, начальник. Письмо тебе.
— Что с Буровым? — тревожно спросил Корнев, пробежав первые строки письма.
Никита засмеялся: