В центре поляны рабочие уже расчищали места для новых палаток и вбивали в землю длинные колья. Тут же прохаживался Корнев. Он беспрестанно шутил, потирал руки и, смеясь, говорил Григорию Хромых:
— Для чего сильно вбиваешь? Надсадишься! Все равно через два дня лагерь снимать, пропадет твоя работа. На Медную гору пойдем. Станем избу рубить.
Заметив коллектора, Корнев торопливо подошел к нему.
— Вася, нанеси поскорей новые точки, а то я без карты, как без рук. Нужно развязаться с обнажениями, что-то простирания не сходятся.
— Хорошо, Андрей Михайлович. Я сейчас.
Вася скрылся в палатке. Через минуту он уже склонился над листом ватмана, приколотым к чертежной доске. В палатку вошел Корнев. Он подсел к карте. Зеленые пятна габбро и амфиболитов вытягивались вдоль западного края планшета. С востока подходила желтая полоса известняков, а между ними вклинивались розовые граниты. Но белая, незакрашенная полоса отделяла розовый цвет от желтого. Андрей Михайлович показал карандашом на нее:
— Где-то здесь, Вася, граниты соприкоснулись с известняками. Как раз на контакте должна возвышаться Медная гора.
— Медная гора? Сегодня Зверев дорогу к ней вспомнил.
— Как, разве Зверев в лагере?
— Вместе со мной пришел.
— А ну, давай его сюда!
Старик вошел в палатку.
— Звал меня, Андрей Михайлыч?
— Да, садись.
— Я ничего, постою.
— Ну, как, устал с дороги?
— Нет, ничего…
— Тогда завтра со мной в маршрут пойдешь. Приготовься.
Старик мялся у входа.
— У тебя что, дело ко мне? Выкладывай.
— Да вот Василий сказывал, — нерешительно начал старик, — будто ты Медную гору нашел… Так это правда али так, в шутку сказано?
— Правда, правда, старик. Я на ней еще не был, но здесь она, здесь, совсем рядом.
— Где она? Которая?
Зверев придвинулся ближе к Корневу и замер, ожидая ответа.
— Верст десять-двенадцать отсюда будет… Прямо на север, может, чуть восточнее…
Зверев отшатнулся, побледнел и что-то невнятно забормотал.
— Ты что там под нос бубнишь?
— Да я так… — очнулся старик. — Промашку дал ты, Андрей Михайлыч, нет здесь Медной горы.
Зверев сделал короткую паузу, но через мгновенье продолжал с жаром:
— Хоть раз поверь старику… На слово поверь… В другой стороне Медная гора… Сними лагерь… Я прямиком проведу тебя к ней.
— Нет. Мы с тобой завтра прямо на север пойдем… Может, в последний маршрут за это лето.
— Нечего там делать, — неожиданно переменил тон Зверев.
— Как нечего?
— Как да как… Сказал — нечего, значит — нечего… Медной горы там и в помине нет.
— Ну, это позволь мне знать.
— А кабы и была, — не слушая Корнева, упрямо продолжал Зверев, — то какой толк от этого? Кому нужна какая-то руда на самом краю света?
— Конечно, не тебе.
— Конечно, не мне. Думаешь, тайга так просто к своему сердцу людей подпускает?
— Хватит, старик. Понял тебя…
Корнев выпрямился и прищурил глаза:
— На Медную гору мы завтра идем.
Зверев попятился, нашарил руками выход и грузно вышел из палатки.
По своему обыкновению он не пошел ночевать в палатку, а свалил сухостойную сосну, обрубил сучья и на опушке леса разложил жаркую нодью. Бедокура тоже потянуло на вольный воздух. Он наломал еловых веток, притащил брезентовый плащ и устроился с другой стороны нодьи.
В середине ночи Бедокур проснулся. Он протер заспанные глаза и увидел Зверева в полном охотничьем обмундировании.
— Ты куда это ночью собрался? — ничего не понимая, спросил Бедокур.
— Известное дело — на охоту. Сейчас птица самая смирная. Близко подпускает.
— На охоту? А зачем все барахло с собой берешь?
— А тебе-то какое дело? — раздраженно проворчал Зверев и направился к лесу.
— Стой, старик! — Бедокур поднялся и шагнул вслед за ним.
Зверев обернулся:
— Тоже начальство! Захвост проклятый.
Он по-волчьи съежился, сжал кулаки, но возвратился к нодье.
Но утром неожиданная весть облетела весь лагерь — Зверев исчез. Еловые ветки, на которых спал старик, еще были примяты, на траве, схваченной инеем, еще виднелись свежие следы, уходящие в глубь леса, но проводника нигде не было. Все его немудрое лесное имущество исчезло вместе с ним. Через полчаса Бедокур, недавно назначенный завхозом, пошел в склад, чтобы выдать кашевару продукты. К своему удивлению, он не досчитался двух караваев хлеба, а когда стал подробнее осматривать все продовольствие, то обнаружил, что из ящика пропало несколько банок консервов, а в мешке с солью были видны следы чьих-то крупных пригоршней.