— Ясно.
Жестом успокоив Эллиса, Натаниэль поставил коня поперёк моста, вдел левую ступню в стремя и рывком забросил себя в седло. Лассан уже сидел на своём жеребце.
— Эй! — завопил Эллис, семеня к мосту, — Вы куда?
— Счастливо оставаться, мон колонель! — сделал ему ручкой Лассан, пуская коня вскачь, — За мной, Старбак!
Мост через Чикахомини, наведённый 5-м Нью-Хэмпширским полком северян 26–27 мая для переправы подкреплений к перекрёстку Севен-Пайнс.
Натаниэль ударил лошадь каблуками, молясь, чтобы животное не поскользнулось на жердях настила. Видимо, мольбам вняли на небе, потому что оба всадника благополучно миновали последние метры настила и вылетели на слякотную дорогу с южной стороны переправы. Эллис палил из револьвера вслед, целясь в лошадей, но беглецов отделяла от него добрая сотня метров, расстояние вдвое большее, чем дистанция точного револьверного выстрела, и пули сапёра уходили в молоко. Кроме того, сбивая Эллису прицел, Лассан остановился, пропустил Старбака и разрядил в сторону Эллиса барабан собственного пистолета. Потом дорога нырнула в рощу, и полковник сапёров потерял беглецов из вида.
Роща на южном берегу как две капли воды походила на ту, из которой они выехали к мосту на северном. Те же замшелые стволы; те же ветви, увитые зелёными побегами.
— Теперь наше местнахождение известно, — заметил Лассан, — Эллис расстарается, благо телеграфный аппарат под рукой.
Полковник на ходу перезаряжал револьвер, утапливая заряды в каморы барабана подствольным рычагом. Шум сражения слышался отчётливее. Приметив среди деревьев другую тропку, Лассан направил коня туда. Старбак последовал за ним. Деревья редели, тропка пошла вдоль огороженного поля, в конце которого виднелись развалины усадьбы. Француз на полном скаку заставил коня перескочить через ограду, выехав на поле. Старбак, поколебавшись, сделал то же самое, предварительно крепко зажмурившимсь, потому что не был уверен ни в себе, как в наезднике, ни в талантах лошади брата. К его удивлению, конь не подвёл, и вскоре они мчали по просёлку между полем, на котором ржавела брошенная сеялка, и другим леском. Впереди виднелась артиллерийская батарея. Орудия были зачехлены, передки присоединены. Очевидно, артиллеристы дожидались приказа выдвигаться.
— Главное сейчас — не торопиться. — сказал Лассан, пуская коня шагом, — Никто не вызывает больше подозрений рядом с полем боя, чем торопыги. Спешка свойственна порученцам и беглецам. Честным воякам спешить некуда. Умереть они всегда успеют.
Обогнув полем занявших дорогу артиллеристов, Лассан со Старбаком отклонились восточнее. Метрах в восьмистах слева темнела роща, из-за которой поднималась гряда невысоких холмов. Сражение шло где-то за холмами, отмечаемое густым облаком порохового дыма.
— Нет смысла лезть в самую гущу драки, — рассудил Лассан, — Объедем флангом.
— А ведь вам это нравится, да? — спросил Старбак, от которого не укрылось то, как горят глаза у француза.
— Ну, уж всяко интереснее, чем лезть на стенку от скуки в штабе МакКлеллана, в тысячный раз перечитывая «Нью-Йорк Уорлд»
— А как же ваше имущество? — Старбак только сейчас сообразил, что для человека, намеренного бежать с концами, у Лассана маловато вещей.
— Моё имущество во Франции. А всё, что взял в Америку, сейчас со мной. Плащ, — француз похлопал по свёртку на крупе лошади, затем тронул седельные сумы, — Деньги. Немного, но достаточно, чтобы вы попытались свернуть мне ради них шею. Что ещё? Смена белья, табак, патроны к револьверу, томик Монтеня, зубная щётка, блокноты, карандаши, бритва с оселком, компас, бинокль, часы, расчёска, аккредитивы, документы и флейта. У вас, мятежников, я прикуплю ещё одну лошадь, и тогда у меня будет всё, что мне нужно для нормальной жизни. Жаль, я никак не решусь начать отращивать бороду, тогда я мог бы избавиться от бритвы.
— А флейта зачем? Разве без неё и Монтеня обойтись нельзя?
— Нельзя. Нельзя превращаться в животное.
Они заехали на пригорок, с которого открылся вид на путаницу полей, лугов и рощ внизу. Полковник хмыкнул:
— Не хотел бы я воевать в этой стране.
— Почему?
— Хуже местности для кавалерии не найти. Лесов многовато. А нам, конникам, равнину подавай, где ни пушки, ни пехоту не спрятать. Тогда сначала вы пехоту причёсываете картечью, а потом спускаете с поводка нас. Так воюют в Старом Свете. У вас так не повоюешь. А я вам ручаюсь, друг мой, что нет упоенья выше, чем кавалерийская атака. Копыта стучат, поют трубы, солнце над головой, а враг впереди… Высшее наслаждение.