Ротой Старбака владело возбуждение. Облегчение от того, что они выжили под Манассасом, сменилось скукой смертной долгих недель вахты на Потомаке. Это время мало походило на войну, скорее, на летний отдых у воды. Иногда с одного или другого берега раздавался выстрел наугад, и после этого день-два дозоры хоронились в тенях, но чаще враждующие стороны друг другу не досаждали. Под стволами ружей противника они плавали, стирали исподнее, купали коней и неизбежно обзаводились во вражеском стане знакомствами. На мелях и бродах южане встречались с северянами, меняли южный табак на северный кофе, южные газеты на северные, болтали по-приятельски. Но теперь всё это было забыто. Настал черёд Легиона доказать, что южане — лучшие в мире солдаты и дать по зубам лживым, жадным до чужой земли янки, посмевшим вторгнуться в священные пределы суверенной Конфедерации.
Капитан Хинтон появился на опушке и сложил ладони у рта лодочкой:
— Рота «А», ко мне!
— Легион, стройся слева от роты «А»! — скомандовал Бёрд, — Знамённая группа, ко мне!
Одна из пушечных болванок проломилась сквозь крону дерева, осыпав подступающих людей дождём из веток и листьев. Старбак приметил там, где предыдущий снаряд проложил себе путь, белое пятно древесины на месте сломанного сука. Натаниэля обдало холодом, накатил страх, на миг пересиливший возбуждение.
— Знаменщики, ко мне! — повторил Бёрд.
Знаменосцы подняли вверх стяги и ринулись к майору. Собственное знамя Легиона несло на себе герб семейства Фальконер: три красных полумесяца на белом и девиз «Пылкий всегда!». Второй флаг был государственным флагом Конфедерации: белая горизонтальная полоса меж двух алых и в крыже — синий квадрат с кругом из семи белых звёзд. После Манассаса было много жалоб на то, что флаг слишком похож на флаг федералов, из-за чего в горячке боя войска Юга часто открывали огонь по своим. Ходили слухи, что в Ричмонде собираются изменить стяг, но сегодня Легион шёл в битву под старым, изорванным пулями Манассаса, знаменем Конфедерации.
— Дорогой Иисус, спаси меня… Дорогой Иисус, спаси меня… — бубнил на бегу один из бойцов Старбака, Джозеф Мей, тяжело пыхтя в спину сержанту Труслоу, — Убереги меня… Господи… Убереги меня…
— Ты лучше дыхание убереги, Мей! — оборвал его Труслоу, не оборачиваясь.
Легион маршировал колонной поротно, и теперь рассыпался влево, разворачиваясь из колонны в линию. Рота «А» первой достигла деревьев, рота «К» Старбака шла замыкающей. Адам Фальконер седла не покинул.
— Слазь с лошади, Адам! — крикнул другу Натаниэль, — Убьют же!
Кричать пришлось из-за треска ружей, громкого и наполнившего сердце Старбака шалым весельем. Так же хорошо, как Адам, он знал, что война эта неправильная. Будто грех, она не имела ничего общего с праведностью, но, будто грех же, таила в себе какую-то жуткую привлекательность. Переживи войну, чуял Старбак, и все двери этого мира будут распахнуты перед тобой. Это была игра с умопомрачительно высокими ставками; игра, в которой любые привилегии не давали преимущества, ибо могли лишь избавить от участия в игре, что было равносильно признанию себя жалким трусом. Здесь, где воздух вонял порохом и смертью, жизнь была проста до абсурда. Бесшабашное ликование охватило Старбака, и он заорал от переполнивших его чувств. За спиной капитана рассыпалась среди деревьев рота «К» с заряженными винтовками. Солдаты услышали крик командира, услышали клич южных частей справа и подхватили его, производя тот же самый сверхъестественный вой, оповещающий врага, что южные парни явились убивать за южные права и южную гордость.
— Разверзните перед ними ад, ребятки! — ярился Бёрд, — Разверзните перед ними преисподнюю!
Бейкер погиб.
Сенатор успокаивал своих бойцов, нервы которых были натянуты, как струны, из-за воя южан. Бейкер предпринял три попытки перейти роковую прогалину, но всякий раз огонь конфедератов обращал северян в бегство, и они откатывались, оставив на задымленном лугу ещё несколько трупов. Некоторые из людей Бейкера самовольно покинули поле боя. Они хоронились за кромкой обрыва, или съёживались за деревьями и валунами. Бейкер с адъютантами выкуривали робких сердцем из их убежищ и гнали на передовую, где храбрые бились с врагом, но стоило офицерам уйти дальше, и малодушные заползали обратно в норы.