Так что примерно с минуту в комнате удерживалась тишина – слышно было только дыхание Лючи, хотя обычно оно такое легкое, что иногда начинаешь думать, что моя женушка обрела способность жить не дыша. Придерживая полы халата, она села в кресло напротив меня, глядя в сторону, закусила губу, как если бы хотела удержать в себе какие-то слова, потом перевела глаза на меня и проговорила так жалобно, что я даже испугался: а не подменили ли ее, пока она там бултыхалась?
– Нет, кажется, мне до самой смерти от этого не отмыться… Да?
Я понимал, о чем шла речь. О ее приключениях на Уларе – в мире, где ей пришлось провести некоторое время в камере, да к тому же еще чуть ли не столетней старухой. Вот это последнее и терзало ее все время после нашего возвращения домой – ей казалось, что она продолжает оставаться старой, грязной, дурно пахнущей, и Люча ежедневно пыталась отмыться от этого, соскрести с себя все то, что ей мерещилось, но ничего не получалось, потому что оно оставалось внутри, в ее памяти, сознании и, наверное, даже в подсознании, – а тут не помогут ни мочалки со щетками, ни самые ароматные гели, мыла и пены. Тут требовались иные средства. И я, поскольку мне был задан вопрос, решил, что пришла пора поделиться с нею возникшей у меня идеей:
– Солнце, – сказал я. – Воздух. И вода, конечно.
Она высоко подняла брови, не понимая.
– Ну, и все такое. Тебе не кажется, что все тут у нас слишком уж похоже на то, что было на Уларе? Все тамошние ощущения сохранились. Мне вот то-же постоянно мерещится, что я, как там, сижу в компьютере в виде программы. Хотя тут у нас «Вратарь», а вовсе не «Гек», но они ведь в принципе похожи. Если мы хотим избавиться от таких ощущений, надо все сменить. – Я произнес это самым решительным тоном, на какой только был способен.
– Каким это образом? – проговорила она недоверчиво. – Вода – везде вода, в любом уголке мироздания, где она вообще существует. На что это ты собираешься ее сменить? На что-нибудь покрепче? Это можно сделать и без твоих хитростей.
– Когда это я позволял себе хитрить с тобою? – обиделся я почти искренне. – Говорю совершенно серьезно: если хочешь отмыться от всего, что было, нужна другая вода. Что называется, живая.
– А у нас тут – мертвая, по-твоему? Мы пьем мертвую воду, да? Лучше помолчи, не то меня сию минуту стошнит.
Ее интонация мне определенно не понравилась.
– Ну почему сразу крайности? Я ни слова не сказал о мертвой воде, это совсем другое; тяжелая вода – не для питья, да и мыться в ней вряд ли стоит. Я имею в виду, что наша водичка тут – нейтральна, она поддерживает жизнь, но не более того. А нам нужно, чтобы…
– Что мне нужно, я знаю, – перебила меня Лючана. – И, откровенно говоря, уже думала о том, что надо куда-то съездить. Что ты скажешь насчет Топси? По-моему, мы там проводили время очень неплохо. Что, если снова махнуть туда? В Амор. Океан, песочек, тепло…
Последние слова она произносила мечтательно, словно ласкала каждое из них язычком, как конфетку, прежде чем отдать мне. Идея о визите на Топси явно пользовалась у нее приоритетом.
Мне это понравилось. Не сама идея, а то, что Лючана почувствовала – обстановку надо сменить, пока мы, она в первую очередь, не придем в полный порядок. Только очень наивные люди могут думать, что операции, подобные тем, что проводили мы, сходят участникам с рук без последствий. Их представления о риске сводятся к безбилетному проезду в общественном скользуне. На самом деле из таких схваток выходишь куда более вымотанным, чем чувствует себя боксер после двенадцати раундов с достойным противником. И с каждым разом восстановиться становится все труднее. Лючана же до последнего времени этого не признавала. Наверное, потому, что затруднения с реабилитацией указывали, пусть и косвенно, на возраст, а подобное для любой женщины старше тринадцати лет является больным вопросом. Значит, и ей пришлось это признать. Бедная, чудесная моя Люча…
Я совсем расчувствовался (впору было доставать носовой платочек) и потому не стал высказывать возражений против ее проекта – что вовсе не означало, будто у меня таких не было. Поскольку Топси прежде всего – не курорт. Это рынок секретов, а чем больше секретов – тем обильнее грязь. И я наследил там немало, да и она тоже. Вряд ли наше появление там пройдет без осложнений. Разве что обосноваться на материке, но и там никто не даст гарантий безопасности. Конечно, для Лючаны в том мире все складывалось куда благоприятнее, чем для меня, но на этот раз судьба может повернуться другим боком.
– …Что?
– Я сказала: похоже, ты задумался над тем – не слишком ли велик риск? Но ведь мы не станем выполнять никакого задания. Будем просто жить, как растения, – тихо, никого не беспокоя…
Если позволят, усмехнулся я в душе. «Нас не трогай, мы не тронем» – этого правила там не придерживаются. Но вот сейчас я поведу себя именно так. Не выскажу ни единого возражения. Наоборот – поддержу. Раз уж в Лючане возродилась какая-то активность, важно позволить ей укрепиться, а о деталях можно будет подумать и потом. Да к тому же – клин клином вышибают, и, может быть, ощущение риска, которое там у нее неизбежно возникнет, напрочь вытеснит из сознания и подсознания моей красавицы все самое тяжелое, связанное с Уларом.
– Да нет, – произнес я как можно спокойнее, – риск там будет, скорее всего, на уровне бытового, мы его не очень-то и заметим.
– Значит, ты согласен?
– Целиком и полностью. Но если не возражаешь, для полной безмятежности я все же поставлю в известность Иваноса.
– Лапочка генерал, – сказала Лючана. – Ну, если это тебя успокоит… Только попроси его не устраивать за нами постоянного пригляда: мне вовсе не улыбается отдых под колпаком Службы. Потому что тогда я и в самом деле буду ощущать себя кем-то вроде беглой каторжницы.
– Полностью принято, – откликнулся я. – Ты знаешь, что я терпеть не могу казенной опеки – почему и расстался со Службой. Ну, прекрасно. Теперь, поскольку у нас полное единомыслие, не станем терять времени. Я сейчас же одеваюсь и иду к вышеназванному. Надеюсь, он нас поймет правильно. О сроках говорить не станем: пробудем там сколько захочется, пока не почувствуем себя заново родившимися.
– Правильнее сказать – воскресшими.
– Нет. Когда ты воскресаешь, с тобою оживают и все воспоминания, какими ты обладал. А мы ведь хотим, наоборот, отбросить из-за ненадобностью. Я – сторонник нового рождения с совершенно чистой памятью, которую можно будет начать заполнять с начала.
– Пожалуй, ты прав. Ладно, иди. А я начну укладываться.
– Только самое необходимое, Люча.
– Возьму лишь пляжное. Ну, и одно вечернее платье… Самое большее – два. Они занимают так мало места и почти ничего не весят.
– Но не более двух, ладно? И знаешь что? Оперкейсы оставим дома.
– Мне и в голову не приходило тащить их туда! Как ты мог подумать?..
Это как-то само собой подумалось. Но ведь они там и в самом деле нам не потребуются?
– Уложи заодно и мои вещи. Думаю, вернусь к обеду, вряд ли Иванос станет меня задерживать – служебное время у него всегда заранее расфасовано по пакетикам.
– Горячий привет ему от меня. Жду к обеду.
Выходя в прихожую, я услышал, как Лючана что-то негромко запела. Это было прекрасным признаком: поет она только когда на душе у нее становится легко. Ура.
– «Вратарь»!
«Хозяин?»
Все-таки как приятно, когда все исправлено, отремонтировано, налажено. И даже голос нашего «Вратаря» стал вроде бы мелодичнее, богаче обертонами, живее, что ли.
– Я выхожу ненадолго. Хозяйка остается. Включи защиту по полной, пока я не вернусь.