Павек потряс головой. Согласно его весьма ограниченному опыту, страж Квирайта был чем-то вроде присутствия, но никак не личностью, ничем таким, с кем человек может встретиться и поговорить. — Я не могу помочь, — настойчиво сказал он, отходя от колодца. Йохан шел рядом с ним, шаг в шаг. — Может быть страж и говорит с другими, но со мной он не говорит. И, в любом случае, я никого никогда не уговаривал.
— В Квирайт может придти катастрофа, если они опять пошлют зарнеку в город! Лев из Урика без труда пройдет через соляную пустыню. Ты понимаешь, что может случиться? — Тон Йохана стал тяжелым, а челюсть выпятилась вперед.
— Случится то, что случится. Быть может Телами и раньше не подчинялась стражу, но тем не менее она до сих пор жива. Почему бы ей не проделать это еще раз? Может быть она мудрее стража.
Дварфы ниже людей. Верхушка лысой головы Йохана едва достигала середины груди Павека. Так что Йохану было не так то просто ударить влепить пощечину намного более высокому человеку так, чтобы тот не отшатнулся, заметив опасность, но Йохан с громким шлепком аккуратно проделал свою работу.
— Именно так говорят твои старые товарищи, желтомундирные темплары! — Павек отскочил в сторону, и второй удар Йохана пришелся в пустоту. — Забудь о своем гражданском бюро. Неужели ты не научился ничему с тех пор, как мы выташили тебя из Урика?
— Я выучил, что Телами правит Квирайтом примерно так же, как Хаману правит Уриком.
Йохан опять стукнул его в челюсть и его зубы заскрежетали. Он чуть не откусил себе кончик языка и потерял всякое желание продолжать беседу. Он слегка согнул колени и принял стойку кулачного бойца, готового к бою: один кулак защищает лицо, второй готов ударить по любой доступной цели. Но на свете мало было более бесполезным вещей, чем человек, пытающийся соревноваться в обмене ударами с жестким, крепким как камень дварфом. Стойка Йохана глубже, кулаки намного больше, а его защита непробиваема.
Они покружили друг вокруг друга, выискивая слабые места в защите, пока Йохан не объявил: — Я только зря трачу на тебя время, Просто-Павек.
Дварф отступил, описав ногой дугу назад, пока говорил. Но руки не опустил, и было видно, что он готов к бою; для кулаков Павека не было ни малейшей цели.
— Я пытаюсь быть тебе другом здесь, в Квирайте. У тебя много хороших качеств, но все они бесполезны, потому что ты из тех, кто постоянно лжет. А я не уважаю лжецов.
Павек мог бы сказать о себе самом много неприятных слов, но уж лжецом он не был, по меньшей мере так он считал. — Я никогда не врал тебе. Я держал рот на замке, когда я должен был, и я иногда говорил то, что должен был сказать, чтобы поддержать мир, — он подумал о Руари и яде кивитов, — но ты сам хорошо знаешь, что это не ложь.
— Ты лжешь сам себе, Павек. Ты просто лжешь сам себе, все время. Да, ты честен с другими, во всяком случае на свой, темпларский манер. Но это делает дела еще хуже! Ты уже сейчас живешь совсем другой, более лучшей жизнью, на которую и не смел надеяться в Урике: Регулятор Третьего Ранга! Ползающий у самого дна бочки гражданского бюро. Квирайт слушает тебя, но что ты ему говоришь? Да ты даже не слушаешь его! Что случится, то и случится! Смерть случится, Павек. Смерть случится для всех нас, но я собираюсь приложить все свои немногие силы, чтобы это произошло как можно позднее. Но что о тебе, регулятор Павек? Ты что, хочешь умереть? Ты что, хочешь чтобы Акашию продали на улицы Урика? А может быть ты мечтаешь умереть в пыточной камере Элабона Экрисара? Или ты хочешь увидеть, как по полям и рощам Квирайта бродят ручные зверюшки Короля-Льва, уничтожая все на своем пути? Я уверен, что Экриссар сможет добиться этого, если ты к тому времени еще будешь жив. Но ты не слишком счастливый человек, Просто-Павек, не правда ли? А темплары не сражаются за свои принципы, не так ли, Регулятор Павек? Захочешь ли ты увидеть эту свободную деревню, когда темплары пройдутся по ней? Это будет не самое приятное зрелище, я могу это тебе пообещать, здесь нет ни слова лжи.
— Назад, — прорычал Павек, следу своему собственному совету. — Я уже сказал тебе: я не лжец и я не умею уговаривать в любом случае; это одно и тоже. Прошлой ночью я сказал Акашии все, что я думаю. Но это не принесло ничего хорошего. Напротив, стало еще хуже. Она не хочет меня слушать.
— И ты сдался. Ты даже не попытался и ушел.
— Я сказал все, что я думаю. Что я еще могу сделать?
— Попробуй еще раз. Иди в домик Бабушки прямо сейчас и повтори ей то, что сказал прошлой ночью. Напомни им обеим, кто такой Элабон Экриссар и что он может сделать-
Сейчас между ними было четыре шага, слишком далеко для удара рукой или ногой, достаточно для того, чтобы ясно обдумать, что случилось.
Он сузил глаза. — Ты знаешь про Элабона Экриссара? Откуда? И вообще, кем ты был раньше? Ты не фермер. Ты сам носил медальон и желтую одежду, да?
Йохан нахмурился и покачал головой. — Я поражен, наконец-то ты набрался наглости и сам задаешь вопросы. Ты думаешь об этом с того самого первого дня в воротах…
— Мастер Пути?
Голова качнулась еще один раз.
— Но ты знаешь сообщество темпларов. Ты знаешь пути, по которым ходят темплары. Ты знаешь Экриссара — знаешь людей его типа, по крайней мере. Может быть не Урик, но Раам? Тир? Какое бюро, какой город?
— Никакого города. И вообще не из этой области, совсем из другой, да и это неважно. Квирайт мой дом с того времени, когда твой дедушка был ребенком. Я забочусь о нем, я люблю его, и большинство остального я просто забыл.
— То есть Квирайт твой фокус?
— Может быть. Так ты собираешься входить, или будешь продолжать лгать и бегать кругами, пока я не вспашу эту твердую землю твоей черепушкой?
Йохан указал в сторону домика Телами, к которому он, совершенно случайно, отступил. Через открытую дверь можно было видеть легкие одежды друидов, развеваемые мягким, неестественным ветерком. Он не видел Телами, но она, без сомнения, была там, делая то, что она делала всегда. Она играла в кости со стражем Квирайта — судя по словам Йохана — но сейчас ставки стали выше, так как Дракон был убит и Атхас изменился.
И потому что ставки достигли максимума, Йохан уверен, что он должен сказать все, что у него на уме. Он: десять лет в приюте для темпларов, десять лет жизни темпларом. Он сам не доверяет своему собственному мнению. Почему кто-нибудь другой?
Его кишки подали голос: прошлой ночью он хорошо выпил, и с тех пор ничего не съел.
— А если я смогу убедить их, — сказал он, говоря скорее себе самому, а не Йохану, — если они послушают меня, и я окажусь неправ… Они будут полные идиоты, если послушаются городского червяка, вроде меня.
— А что будет с тобой, если судьба докажет, что ты был прав и ты умрешь, зная, что мог сохранить Квирайт, не дать ему умереть, сохранить Урик в живых, если он волнует тебя больше, чем Квирайт. Что случится, то и случится, Павек, правда? Ты опять играешь в игру, и на этот раз ставка — твоя жизнь. А может быть ты все-таки достаточно храбр, и можешь заставить Бабушку и остальных поверить тебе?
Когда дело пошло таким образом, когда разъяренный дварф смотрит и говорит в таком тоне, выбора действительно нет. Мужчина должен не колеблясь пересечь порог, или этот мужчина совсем не мужчина. Но он совершенно не собирается отступать. Павек выставил вперед челюсть и вошел в дом.
Телами сидела на своей кровати, слева от нее была чашка с чаем, справа сидела Акашия. Остальные друиды — человек восемь, не включая Руари — стояли вдоль стены или сидели на полу, среди них была и дюжина фермеров.
Все лица повернулись к нему, улыбаясь, приветствуя его, кое-кто называл его по имени и кланялся, как если бы он не заставил их ждать неизвестно сколько времени… и как если бы они не слышали впечатляюший конец его дискуссии с Йоханом. Сама Акашия предложила ему чай. Если бы это сделал кто-нибудь другой, он безусловно взял бы, но он не мог встретиться с ней глазами или доверить своим дрожащим рукам взять у нее чашку, не расплескав чай.