Уже сидя на спине канка, он сообразил, что именно было в этих пустых местах: основные понятия его теперешней жизни. Там были имена: Телами, Акашия, фермеры, другие друиды, все эти имена не ассоциировались со знакомыми лицами и плавали в неестестественном сером тумане, как если бы он жил в облаках дыма со времени своего бегства из Урика.
У него было слово Телами, что он сможет все это вернуть, если окажется достаточно удачлив и сумеет убежать от Элабона Экриссара; и что он не выдаст ничего, если убежать не удастся. Тонкая и холодная соломинка, придется повисеть на ней, он почувствовал как по его спине пробежал холодок, тем не менее он не колеблясь направил своего канка на ослепляющую поверхность Кулака Солнца.
Они оставили канков возле участка одной из многочисленных орошаемых ферм, зеленым кольцом окружавших Урик, из которых город получал всю свою еду. В обмен на несколько серебряных монет из кошелька Йохана они получили обещание, что о них позаботятся и они будут в открытом загоне, когда господа вернутся. Риск был. Всегда есть риск, когда один человек полагается на обещание другого; никогда не знаешь, что получишь за свои деньги.
Но мало что может сравниться с риском вломиться в дом Высшего Темплара с мыслями об убийстве в голове.
Попасть в Урик было совсем не трудно. Поколения ребятишек из темпларских приютов сообщали друг другу результаты обследования самых отдаленных уголков города. У них не было ни положения ни, по большей части, будущего, но их знание Урика вошло в легенду. И как Павек был уверен, что нет прохода через стену рядом с эльфийским кварталом, так он сам знал проход под северозападной сторожкой. Единственное, чего он опасался, убирая в сторону свободно лежащий камень в фундаменте сторожки — встретить банду таких же, как и он, только помоложе, где-нибудь в узких и извилистых коридорах прохода.
Он знал, что они были уже на полпути в квартал темпларов, когда проход оказался перегороженным мерцающим сине-зеленым занавесом личного охранного заклинания короля-волшебника.
— Ты первый, — сказал он Руари, который стал серым в этом сверхъестественном свете и отказался идти. — У тебя мой медальон. Если не хочешь идти первым, верни его мне. — Он протянул руку.
— С чего это ты решил, что я взял его с собой? — недоброжелательно и грубо возразил Руари, теребя свою рубашку именно там, где, как знал Павек, был спрятал керамический медальон.
Павек повернулся и взглянул на Йохана, который, со слабым вздохом, толкнул придурка в спину, между лопатками, так, что тот влетел в занавес, который затрещал и заискрился, но не сделал ему ничего. Он и дварф пролетели следом еще до того, как искры прекратились.
— А что если бы его не было? — поинтересовался Руари.
— Ты был бы трупом, — грубо сказал он, продолжая идти.
Проход заканчивался недалеко от приюта, находившегося рядом с внутренней стеной квартала темпларов, для него самой знакомой частью города, но не для остальных двоих, которые были просто обескуражены совершенно одинаковыми перекрестками и фасадами зданий, ничем не отличавшихся друг от друга.
— Как ты знаешь, куда идти? — спросил Руари горячим шепотом, признаваясь, что он сам никогда не сумел бы разглядеть те минимальные отличия, которые отделяли личный дом Высшего Темплара от бараков Гражданского Бюро, — и то, что он не мог читать надписи, нарисованные над каждой дверью.
— Магия.
И понимая, что Руари чувствует себя униженным после того толчка и что ему нужно сравнять счет, Павек подвинулся ближе, разрешая нервному червяку ударить кулаком по его руке. Он надеялся, что физический контакт успокоит юнца. Вечерний колокол еще не прозвенел, и хотя народу было немного, желтый был не единственным цветом на улице. Артисты, художники и купцы шли домой в свои кварталы, проходя через квартал темпларов. Они легко смешались с толпой, делая вид, что поют и веселятся. Кое-где они прятались в тенях, и в целом им удалось дотигнуть своей цели не привлекая ничьего внимания, чего ему очень не хотелось.
Снаружи фасад дома Экриссара ничем не отличался от других красно-желтых фасадов. Было три двери — Высшие Темплары живут в роскоши, но никто не имеет права нарушить симметрию квартала — и на каждой из них был тот же самый угловатый символ, который был выжжен на щеке алхимика-халфлинга. Были и символические знаки инквизитора вместе с предупреждением, что никому, кроме специально приглашенных, лучше не переступать через порог.
Сироты уважали это предупреждение. Их многочисленные походы за мусором обходили стороной Дом Экриссара, по меньшей мере во времена Павека. Но здания в квартале темпларов были абсолютно похожи одно на другое, и ему не составило труда найти обитую кожей панель, за которой, если ее поднять, находились мешки с мусором: Высшие Темплары не зарывали мусор в саду своего внутреннего дворика и не выбрасывали из окон на улицу, как делал народ в тех кварталах, где только мусорщики сохраняли улицы в чистоте. Они — или их рабы — собирали его в корзины и мешки, а другие рабы забирали их из дома.
Павек предупредил своих товарищей, чтобы они не торопились, и внимательно изучил узкий проход, видневшийся за горой мусора. Там не было мерцающего занавеса, который мог бы закрыть дорогу вверх. Но вовсе не все охранные заклинания так явно заявляют о себе. Экриссар запросто мог запечатать свой дом невидимым заклинанием, но для этого даже ему пришлось бы попросить заклинание у Короля Хаману, а король мог бы поинтересоваться, зачем оно ему нужно. Павек готов поставить на кон жизнь, что невидимых заклинаний тут не было.
Впрочем, это не имело большого значения. Он не ожидал, что останется жив к тому времени, когда зазвучит вечерний колокол. У него никогда не было больших амбиций, он никогда не ожидал, что когда-нибудь станет старым — даже тогда, когда носил желтую одежду со знаками регулятора, вышитыми на рукавах. Смерть хватает таких людей как он скорее рано, чем поздно; но он никогда не думал, что неминуемая смерть уже ждет его, еще до полуночи. Внезапно его пульс зачастил, он затрясся так, что был вынужден опереться на стену, чтобы не упасть.
— Отсюда я пойду один, — тихо и печально сказал Йохан. — Ты сделал свою часть. Иди домой. Переживи этот день. Возьми Руари.
Мысли Павека подернулись серой дымкой и наполнились открытыми, честными лицами, но впереди всех маячило лицо Акашии с русыми волосами и пронзительными глазами. Если дом — то место, которое за туманом — может вновь обрести Акашию, он должен идти. Он никогда не отдаст свою жизнь ни за Лаг, ни за Дыхание Рала, ни за Урик; но она здесь, необходимо отомстить, надо рискнуть. Ее крики пронзили туман и тьму.
Она здесь.
— Павек?
Голос Руари позвал его сквозь туман, а тяжелая рука Йохана легла ему на плечо. Он дернулся и рука ушла.
— Она здесь. Она еще здесь, все еще жива. Я слышал ее.
— Павек — чтобы ты не делал. Остановись!
Остановить что? удивился он про себя, но потом сам почувствовал это, крутяшуюся силу, которую он уже чувствовал в рощах Квирайта. Квирайт — это имя места, которое он не помнил, не должен помнить. Сконфуженный и недоумевающий, он запустил свои пальцы в волосы, и начал тянуть их до тех пор, пока боль не прогнала туман, лица и — наконец — само имя.
Вернулось ощущение пустых мест в памяти. Имя и все связанное с ним исчезло. Оказалось, что он сидел на корточках, пытаясь понять, что случилось.
— Что это было? — требовательно спросил Йохан.
— Вызов, — отозвался Руари шепотом, его голос трясся, как все внутри Павека. — Ты вызвал что-то…кого-то. Хаману. Ты вызвал Хаману?
Павек взглянул наверх и увидел, как Руари теребит его медальон. — Нет, — прошептал он, все еще не понимая, что случилось. — Не Хаману. Я не знаю… Это было похоже на… — Пустота снова закружилась вокруг него, слова куда-то исчезли. — Я не знаю, — сказал он и повторил это несколько раз.
— Страж.
Он отрицал это, Йохан ругался, но Руари был уверен. — Стражи вообще происходят от духа Атхаса, — сказал он таким тоном, как если бы пересказывал одну из лекций Телами. — Но страж не Атхас. Он то, что делает одно место Атхаса отличным от всех остальных: та самая гора, та самая роща, та самая река — что-то уникальное и присущее только этому месту.