– И долго стоят?
– С двадцать четвертого года, – серьезно сообщила Татьяна, и оба засмеялись.
Они провели в автобусе целую вечность и еще одну секунду.
– Вот бы посмотреть на твоего брата. Никогда еще не видел близнецов. Вы дружите?
– В общем, да, но Паша иногда просто невыносим. Думает, раз он мальчик, ему все позволено.
– А ты так не считаешь?
– Ни в коем случае! – торжественно отчеканила Татьяна. – А у тебя есть братья и сестры?
– Нет. Я был единственным ребенком.
Александр растерянно моргнул, но тут же сменил тему:
– Мы сделали полный круг, верно? К счастью, военторг не так уж далеко. Пойдем пешком или подождем двадцать второго?
Татьяна молчала.
Он сказал «был»? Был единственным ребенком.
– Пешком, – медленно протянула она, задумчиво глядя на него и не двигаясь. Почему у него такое лицо? Словно застывший цемент. Словно он плотно сцепил зубы. До хруста. – Ты откуда родом? – осторожно поинтересовалась она. – У тебя… легкий акцент.
– Разве? – отозвался он, глядя на ее ноги. – Уверена, что сможешь ковылять на таких ходулях?
– Ничего страшного, – отмахнулась она. Значит, он не хочет отвечать?
Бретелька платья сползла с плеча. Александр вдруг протянул руку и небрежно, кончиком указательного пальца вернул бретельку на место. Татьяна залилась краской. Еще одно ненавистное свойство: вечно она краснеет по любому пустяку.
Александр пристально смотрел на нее. Теперь на его лице было нечто вроде… восторга?
– Таня…
– Пойдем, – нетерпеливо перебила она, почти корчась от нахлынувших эмоций, понять суть которых она не могла и не пыталась. Иногда к горлу подкатывало нечто вроде тошноты, все эти чувства обволакивали ее, как мокрая одежда.
Босоножки ужасно натирали ноги, но ей не хотелось, чтобы он об этом знал.
– Значит, магазин недалеко?
– Нет. Только нужно сначала зайти в казармы. Я должен отметиться. И еще придется завязать тебе глаза, чтобы не узнала дороги. Военная тайна!
Татьяна не смела взглянуть на него, чтобы проверить, шутит ли он.
– Итак, – начала она, стараясь говорить как можно беспечнее, – мы столько времени провели вместе и ни разу не заговорили о войне. Как ты думаешь, что будет?
Почему он так развеселился? Что такого смешного она сказала?
– Тебе так хочется обсуждать войну?
– Конечно, – выдавила она. – Нас всех это касается, верно?
В его взгляде по-прежнему светилось восхищение.
– Война есть война, – коротко бросил он. – Она была неизбежной. Мы ждали ее и готовились. Нам сюда.
Они прошли мимо Михайловского дворца, перешли короткий мост через Фонтанку. Татьяна любила этот слегка изогнутый гранитный мостик. Иногда она взбиралась на низкий парапет и гуляла взад-вперед. Но разумеется, не сегодня. Сегодня ей не до ребячеств.
Они миновали угол Летнего сада и вышли на Марсово поле.
– Всегда есть два выхода: сдаться или бороться до конца. До последней капли крови. За Родину, – неожиданно объяснил Александр и показал вперед: – Смотри, казармы там, по другую сторону поля.
– До последней капли крови? – взволнованно повторила Татьяна, замедлив шаг. Ох как хочется сбросить проклятые босоножки! – А ты пойдешь на фронт?
– Если пошлют, – кивнул Александр, останавливаясь. – Таня, почему ты не скинешь туфли? Босиком удобнее.
– Мне и так хорошо, – буркнула она. Откуда он знает, что она едва ковыляет? Неужели это так очевидно?
– Ну же, – настаивал он. – Самой ведь легче будет.
Он прав. Татьяна с облегченным вздохом нагнулась и расстегнула босоножки.
– И вправду легче, – кивнула она, выпрямляясь.
Александр покачал головой:
– Какая ты крохотная!
– И вовсе нет! – обиделась она. – Это ты слишком вытянулся.
Ну вот, опять она красная, как свекла!
– Сколько тебе лет, Таня?
– Больше, чем ты думаешь! – отрезала она, стараясь казаться взрослой и многоопытной.
Теплый ветер бросал волосы ей в лицо. Держа в одной руке босоножки, она попыталась пригладить другой прямые пряди. Жаль, что резинка порвалась!
Александр молча откинул волосы с ее лба. Его взгляд скользнул с глаз на губы и там замер.
Неужели у нее рот измазан мороженым? Наверняка так и есть! Какой стыд!
Она облизала губы, уделив особенное внимание уголкам.
– Что? У меня мороженое…
– Так сколько же? – настаивал он. – Скажи.
– Скоро будет семнадцать, – призналась она.
– Когда?
– Завтра.
– Значит, тебе еще семнадцати нет, – вздохнул Александр.
– Говорю же, завтра! – негодующе повторила она.