– Скоро все это полетит к чертям собачьим! – пояснил Черкашин. – Неужели не ясно, куда ветер дует? Помните, как сразу после революции громили памятники? Это совершенно естественный процесс, скажу я вам – первое желание новой власти уничтожить напоминание о власти старой.
– Думаете, дело только в этом?
– Неважно, товарищ Хохрев, все это неважно. Важно только то, чем все закончится. Результат, так сказать. И, скажу я вам, заглядывая в будущее, что каким бы он ни был, этот результат, а жить в эпоху перемен я и врагу не пожелал бы.
Акентьев собирался было присоединиться к дискуссии и даже уже открыл рот.
– Добрый вечер! – сказал вдруг кто-то за его плечом.
Переплет обернулся и вздрогнул. Девушка была та самая – мулатка, что спасла ему жизнь. Или это только кажется?
– Больше не гуляете по ночам? – спросила она, и Акентьев понял, что не ошибся.
Он молчал – сейчас, при ярком электрическом свете, эта странная женщина напомнила ему его собственную дочь. А если быть точным – дочь Дины Орловой. Покойную. «Наверное, именно так она бы выглядела в этом возрасте», – подумал он.
Покойную? Ее ведь не нашли. Не нашли, и что же? Это ничего не значит. Он представил себе темную воду, темную холодную глубину…
«А ведь там, в темноте, может быть что-то», – подумал он и вздрогнул.
Девушка подошла ближе, плавно качая бедрами. Акентьев только сейчас заметил, что они остались одни. Кроме них в холле был только Ильич, вдохновенно простиравший руку к роскошной люстре.
– Я хотел бы… – начал он.
Она закивала раньше, чем он закончил мысль. Конечно, никто не узнает о том случае. Хотя, подумал Акентьев, здешнюю публику этот эпизод только позабавил бы, он даже представлял себе шутки, которые услышит по этому поводу. Тем более, что теперь после его ухода, никто не может использовать это в качестве компромата.
– Вы уже познакомились?! – спросил Черкашин, снова появляясь из какого-то угла. – Ангелина Степановна Безбожная, наше сокровище. Золотые руки, в буквальном смысле слова. Скоро сами поймете! Золотые пальцы, золотые… Словом, все золотое!
– Пойдемте! – она взяла Переплета за руку и повела за собой, как ребенка.
Ангелина лучше, чем он сам, ориентировалась в коридорах санатория. Странно, что они не встречались раньше – наверное, она недавно в здешнем штате. Нужно будет расспросить о ней Черкашина. Кто она и куда его ведет?
– Ой! – свет под потолком вдруг замигал и погас, но Ангелина не остановилась ни на секунду. Можно было подумать, она даже не заметила этого, и отсутствие света нисколько не мешало ей ориентироваться в темноте. «Она словно летучая мышь», – подумал Акентьев и сжал ее руку – нервы стали ни к черту.
Видимо, какие-то перебои с электричеством. Так оно и было, свет снова вспыхнул. Ангелина провела его в маленькую комнату, освещенную низко-висящими лампами. Здесь стоял массажный стол. Акентьев вопросительно взглянул на свою новую знакомую. Та показала с шутливым поклоном на стол, приглашая занять его.
– Ничего мистического, – решил он. – Массажистка с отличной физической подготовкой. Только и всего.
Ангелина сначала прошлась ребрами ладоней по его спине, потом стала щипать мускулы. Акентьев подумал, что не зря приехал. Начало, во всяком случае, обнадеживало.
Рядом появился столик на колесиках, Ангелина была радушной хозяйкой. Переплет принял из ее рук чашку, наполненную каким-то незнакомым напитком – черным и тягучим.
– Что это? – спросил он.
– Это сделает тебя сильнее.
Он поверил. Напиток был странным на вкус – солоноватым, похожим на кровь. Черную кровь. Александр почувствовал, как по телу растекается пламя.
Потом Ангелина нацепила на руку специальный массажер, который противно загудел, но сама процедура оказалась приятной, так что можно было смириться со звуком. Ангелина ненадолго прервалась и попросила его перевернуться. Он увидел, что девушка обнажена. Тело ее казалось выточенным из темного дерева. Ее губы были приоткрыты, она облизала их, предвкушая удовольствие.
Ему не пришлось ничего делать. Только наслаждаться.
Спустя некоторое время Переплет присоединился к избранному обществу, уже перекочевавшему в полном составе в столовую санатория. После общения с Ангелиной он чувствовал себя родившимся заново. Столовая была оформлена в мрачноватом стиле, напоминавшем зал для ритуальных услуг. В помещение вели массивные двойные двери, тяжелые портьеры совершенно закрывали окна, не пропуская свет.
Переплет занял предложенное место и оглядел соседей. Ему улыбались, те, кто не успел еще пожать руку, сделали это теперь. Стол радовал обилием закусок и спиртного – когда, впрочем, здесь бывало иначе? Слово «дефицит» было здесь неизвестно. Оттого и вызвало удивление у соратников желание Переплета оставить все еще сытную кормушку.
– Позвольте мне, как хозяину, выразить свою признательность всем присутствующим… – начал Черкашин.
– Ради бога, Анатолий Степанович, не надо этого! – попросила кто-то из дам капризным голосом. – Ну, давайте просто выпьем по-людски! Мы же не на заседании!
Черкашин обиженно развел руками – мол, как скажете. Преобладал на вечере мужской состав, хотя некоторые из чиновников прибыли с женами. «Ангелина куда-то запропастилась», – отметил Переплет. Хотел спросить о ней у своего соседа, но тот был всецело занят поглощением пищи, и Акентьев решил не мешать.
У него отчего-то совсем не было аппетита, покопался вилкой в салате и оставил, предпочитая наблюдать за коллегами.
«Экие мерзостные рожи, – решил он через недол-гое время. – Только жрать горазды. Нет, очень вовремя я от вас ухожу. Вон тот и на человека совсем не похож, какие-то бородавки лезут прямо на глазах…»
Через секунду-другую Акентьев с изумлением убедился, что с его соседом, в самом деле, происходят какие-то странные трансформации. Лицо его, и так не вызывавшее особой симпатии, теперь превратилось в чудовищную морду, напоминавшую картины Иеронима Босха. Глаза без век навыкате, разновеликие шипы украшали его загривок, а на короткой шее появился ошейник, тоже с шипами – как у сторожевых псов. Смысл этого украшения был неясен, потому что конец цепи, прикрепленной к ошейнику, был в руке самого исполкомовца. Хотя слово «рука» здесь было не совсем уместно. Рука эта теперь напоминала перепончатую лапу земноводного и вдобавок снабжена коготками.
Его сосед поводил острым осетровым рылом перед собой, очки в роговой оправе слетели на пол.
– Ничего не вижу! – пожаловался он. – Света! Больше света!
– Со светом, товарищи, перебои! – отреагировал Черкашин. – Не хватает на всех света! Объективно рассуждая, справедливое распределение света в принципе невозможно, поэтому нет ничего крамольного в том, что в первую очередь мы, представители власти, получаем его в количестве необходимом для плодотворной работы и заслуженного отдыха. Коммунизм, как известно, это советская власть плюс электри…
Его монолог был прерван самым возмутительным образом. Лазарь Фаридович вспрыгнул на стол и, встав в позу, провозгласил, что он больше не верит ни в бога, ни в черта, ни в советскую власть, и в доказательство этого сейчас у всех на глазах совершит акт самосъедения. Слова у него не расходились с делом, ибо в следующую секунду он уже вцепился зубами в собственную кисть.
Милославский отодвинул свою тарелку, едва не попавшую под сапог Хохрева и, взглянув пристально на этот самый сапог, сказал только:
– Обувка у тебя славная, я возьму, когда ты закончишь.
«К чему тебе сапоги? – подумал Акентьев. – У тебя ведь и ног-то уже нет, только плавники какие-то торчат колючие, того и гляди, полетишь со стула!»