Вадим согласился.
– Видел Красина! – сообщил Костя. – Весь в коже и с голдой. Как тебе, а?!
Вадим попытался представить себе Красина в коже и с золотой цепью.
– Так он у нас стал крутым?
– Ага, прямо как яйцо! Такое, что полчаса варилось… Нет, на самом деле, цепь есть, а крутости пока не хватает. Так сказать, акции, не подкрепленные дивидендами! Он у нас пока только охранник одного крутого товарища. Ездит с шефом на «мерине»…
– На чем?!
– На «Мерседесе»!
– Ясно.
– Но собирается…
Музыка в блинной звучала оглушительно. Приходилось ее перекрикивать.
– Собирается завести свое дело!
– А его шеф на это как, интересно, смотрит? – поинтересовался Вадим.
– Он его и спонсирует. Ты не думай, там не сплошь друг другу глотки грызут, хотя, конечно, и такое бывает, – сказал Сагиров. – Красин, во всяком случае, доволен – говорит, что вот-вот поднимется на сияющие высоты.
Вадим рассказал о приезде Наташи.
Сагиров помолчал, пытаясь сообразить, как реагировать.
– Ну… Ясно… – сказал он наконец, хотя по его лицу этого не было видно. – Хорошо!
«Хорошо» прозвучало скорее вопросительно, поэтому Вадим на всякий случай кивнул – конечно, хорошо. Еще было бы лучше, если бы с Верочкой все утряслось, но это дополнительных разъяснений не требовало.
В день операции Вадим не находил себе места. Взял отпуск за свой счет – в «Ленинце», учитывая обстоятельства, отказать не могли. Только сам он уже не знал – стоило ли брать этот отпуск? От ожидания ведь с ума можно сойти. Жалко, не было прямой телефонной линии с Германией. Никогда до сих пор Вадим не мог себе представить, что будет так жалеть о том, что стал невыездным. Но сейчас он проклинал «Ленинец» вместе со всем военно-промышленным комплексом и его секретно-стью. К черту все! И подвалы тоже. Он должен быть там, в Германии. Наташа предлагала оплатить его поездку туда, чтобы он находился с дочерью, но он вынужден был отказаться. Успокаивал себя только тем, что даже если бы и мог выехать, все равно – на сбор всех необходимых документов ушла бы куча времени.
Он опять обложился книгами по медицине, какие сумел достать. Даже к сестрице сбегал за литературой. Зря. Во-первых, пришлось, как обычно, наслушаться глупостей – став счастливой матерью Ленка, казалось, значительно поглупела, словно все серое вещество по наследству перешло от нее к ребенку, а ей самой ничегошеньки не осталось. Он позаимствовал из ее библиотеки нужные тома, пожурил привычно за набор легкомысленной литературы, всяких там Чейзов и Фантомасов. Ленка обиженно засопела и назвала его снобом.
А во-вторых, книги только усугубили его тревогу. Продравшись через лес специальных терминов (гемодинамика, легочная гипертензия, артериальная гипоксемия), Вадим прочитал, что хирургическое вмешательство не всегда бывает эффективным……К счастью, дальше шло пояснение, что это касается особенно запущенных случаев. И все равно, оставалось беспокойство. Значит, операция – еще не все! Сколько же пройдет времени, прежде чем станет ясно окончательно, что угроза миновала?
Надо молиться, нужно сжать кулаки и верить в лучшее. Вадим наглотался седуксена, чувствуя, что иначе просто сойдет с ума. Это помогло, он прикорнул на диване. В мыслях был полный разброд. К беспокойству из-за дочери примешались проклятые подвалы, казалось теперь, что они как-то связаны – Верочка и подвалы. А как не понять! «Может быть, Козин знает», – подумал он сонно. И почувствовал, сквозь тяжелую дрему, как Гертруда Яковлевна укрывает его пледом.
– Наташа, – пробормотал он.
Он спал и не видел, как на лице матери появилась довольная улыбка.
Наташа позвонила сразу после операции.
Сказала, что все хорошо. Вера еще не проснулась. Вадим радовался ровно одну минуту. Потом он снова начал волноваться – когда она проснется?! А вдруг что-нибудь не так! Боялся сглазить. Отходить от наркоза Верочка будет долго. Вадим знал это, но все равно просидел на кухне, не смыкая глаз, пока за окнами не забрезжило утро. Сколько там времени в Германии, интересно?
В пепельнице росла груда окурков. Отец присоединился к нему после полуночи, пришел в пижаме и сел рядом на диванчике. Так и сидели. Курили. Гертруда Яковлевна не осмелилась возражать. Напомнила мужчинам, что утро вечера мудренее и ушла спать.
– Железная леди! – подмигнул отец Вадиму.
Тот улыбнулся. Сидели и курили. Ждали.
Вадим хорошо представлял себе Верочкино пробуждение. Вот она открывает глаза. Рядом ее мама. И крыса в костюмчике. С удивлением отметил про себя, что никакой ревности к Наташе не испытывает. Главное, что дочка – их дочка будет снова здорова. А все остальное – неважно.
Сагиров позвонил ему уже поздно вечером. Вадим забыл обо всем, волнуясь из-за дочери, но, услышав голос друга, удивился оттого, что тот не побеспокоился раньше – знал ведь, что у Верочки операция…
– Да, я рад за тебя… – сказал Костя, но вот голос у него был совсем не радостным.
Вадим понял: что-то произошло. Что-то очень плохое. Костя долго вздыхал, манера Сагирова подготавливать таким образом к неприятным сообщениям всегда раздражала Домового. Кроме того, он понял уже по первым словам, что Костя мертвецки пьян. Вусмерть, как тот сам любил выражаться.
– Да что же там случилось?! – спросил Домовой. – Что ты вздыхаешь, скажи по-человечески!
Сагиров еще раз вздохнул и сказал, что Сереги Красина больше нет в живых. Вадим замолчал, пытаясь переварить новость.
– Как это случилось?! – спросил он, наконец.
– Застрелили на стрелке! – ответил Сагиров.
– На стрелке Васильевского?
– Нет, – сказал Костя.
«Стрелка», как узнал неподкованный Вадим, означала встречу серьезных людей. Таких серьезных, что свои серьезные дела они решали с помощью оружия. Шеф Красина был крутой. Ему, кстати, на этой самой стрелке здорово повезло. А вот Сереге – нет. Серега умер, не приходя в сознание, в больнице. Пуля попала в сердце… В сердце. Было что-то жуткое в этом совпадении, хотя Сагиров не обратил на него совершенно никакого внимания. А вот Вадиму показалось почему-то, что Красин таким образом заплатил за исцеление его дочери. «Нет, это бред какой-то, – сказал он себе. – Что за нелепый мистицизм»… А Сагиров продолжал что-то бормотать про Кису, бедную Кису, которой он вынужден был сообщить все сам, потому что ее не было в городе, она куда-то ездила по делам. И как Киса плакала… Похоже было, что и Сагиров сам плачет. Вадим сжал зубы. Что же это такое творится? Пытался вспомнить, когда последний раз видел Серегу Красина. Тот был всегда полон жизни и словно посмеивался над самим собой. А теперь его больше нет. Нет, не верилось… Позвонить надо кому-нибудь! А кому?! Все и так уже знают. Он узнает обо всем последним. Помолчал, потом попросил передать соболезнования Кисе.
– Хорошо, но лучше сам ей все скажешь!
Да, верно, подумал Домовой. Должны же быть поминки. Нужно пойти. Бедная, бедная Киса.
Поминки по Красину были нешумными. Иволгин пришел попозже и решил, что не задержится надолго, посидит, выпьет и пойдет. Тем более, что люди, вероятно, все будут незнакомые. Но остался до конца вечера. Контингент, вопреки ожиданиям, был свой, за исключением двух неизвестных ему субъектов, которые задержались ненадолго, выпили за упокой души и удалились. Как пояснила Киса, это были коллеги Красина.
– Интересно, где они были, когда Серегу убили? – спросил Сагиров у Вадима. – Друг за другом прятались?
Иволгин помотал головой – произошедшее в голове не укладывалось. Больше о гибели Сереги ничего не говорили. Нечего было говорить. Вспоминали хорошее.
Киса выглядела измученной, улыбалась устало, говорила мало. На стене в гостиной висела фотография Сереги в траурной рамке – он улыбался и обнимал Кису. У него было лицо человека, уверенного в своем будущем.
Вадим старался не смотреть на эту фотографию, чувствуя неловкость оттого, что в последнее время совсем не встречался со старыми друзьями. И дело было не только в дочери и ее болезни – контакты нарушились еще раньше. Показалось ему тогда, что они становятся чужими. Слишком разная у них жизнь… Сагиров, одержимый своим боксом, Красин в коже и золоте… Напрасно, напрасно он так думал, каялся перед собой Вадим. А теперь вот Красина больше нет, и никогда они не поговорят по душам, как когда-то.