ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ
А в это время в пещере спорили собравшиеся:
– Будущее темно, мы должны готовиться к смерти! – говорил прорицатель и нервно стучал сухими пальцами по круглому колену.
– Мир погибает, нам следует погибнуть, чтобы спасти его! – срываясь, кричал совестливый духом.
– Глупости! Мы просто должны научится его языку, мы должны уметь разговаривать с миром. Мы сможем договориться! – перебивая совестливого духом, раздражённо вопил добровольный нищий.
– Прежде мы должны определиться с тем, кому мы поручим выводить нас из тупика! – настаивал король справа.
– Он должен взять на себя всю полноту ответственности! – визжал король слева. – Нам нужны гарантии!
– Безумцы, куда вы собрались идти?! Прежде нам следует найти основание! Но где же его искать? – сокрушался чародей.
– Покаяние, покаяние! Вот чего недостаёт нам, собратья! Начать нужно с покаяния, нужно признать все наши прегрешения! Искупления, вот чего не достаёт нам – искупления! – вопил, никого не слыша, дающий благословение.
Безликая тень колыхалась по стенам пещеры:
– Всё пусто, всё тлен, всё бессмысленно! – доносилось, словно со дна колодца. – Все ваши усилия тщетны! Вам следует переступить через самих себя, вы должны умереть – вот ваш единственный путь!
– Неправда! – громогласно ответствовал ей безобразнейший. – Ты лжёшь! Мы обмануты, но мы не бессильны! Мы способны на всё! Мы должны только захотеть! Да, человек должен умереть, но для того, чтобы жил сверхчеловек!
Перепуганные ослиные головы наперебой кричали: «И-а!», «И-а!». Постепенно этот отчаянный крик стал напоминать металлический скрежет пилы. Это ужасное, чудовищное лязганье, резкое и однообразное, пронзительно грубое, вырвавшись из пещеры, заставило меня вскочить на ноги. Меня словно обожгло, обдало жаром, я стал задыхаться.
«Чёрт, опять приступ! Опять это удушье!» – всё моё существо, измученное, усталое, застигнутое врасплох, металось, рвалось от отчаяния, от безысходности. Проступили слёзы, тоска накатила, ударила.
Превозмогая эту предательскую тяжесть, что так бессовестно, так гадко, так подло сдавила мне грудь, я зарыдал, зарыдал из последних сил. «Господи, даже на это теперь требуются силы!»
Слёзы градом катились по моему лицу, и, наконец, боль, тупая до остроты, пронзила меня, как вертел, как кол в руках заправского палача, пронзила и безжалостно выдавила из меня мучительный стон, крик, шёпот, шипение...
Начиналась судорога – эта отвратительная, ни с чем не сравнимая физическая немота.
Я умирал. Но вдруг, вдруг перед моим искорёженным судорогой лицом, перед моими глазами, что непроизвольно, как полоумные, как загнанные в клетку хорьки, бились о стенки костных орбит, проскользнула тень, нет, даже не тень, ладонь, да, широкая ладонь, рука Заратустры!
Я закашлялся, словно нечаянно поперхнувшийся, осел на траву и задышал. Приступ прервался.
– Всё хорошо. Ничего не бойся. Ты же умеешь ничего не бояться, – шепнул мне на ухо Заратустра, подхватил моё непослушное тело на руки, отнёс его в пещеру и положил поближе к огню – мне было холодно.
О ВЫСШЕМ ЧЕЛОВЕКЕ
Cпорившие замолчали и с удивлением смотрели на Заратустру, он же выглядел совершенно спокойным и размеренно начал свою речь:
«Вы хотели быть великими людьми, но кто же сумел из вас прежде быть просто человеком? Не перепрыгнули вы через голову, нет, вы сломали себе шею! Опершись на пустоту, упали вы в пропасть».
«Имя одиночеству: жадность!
Худо не то, что вы неравны, высшие люди, худо то, что говорите вы: «Мы равны», – и не верите этому.
У лгущих длинные уши, но одни лгут по природе своей – от незнания, а другие – из страха. Потому осёл милее мне любого мудреца с длинными ушами, ибо не смакует он своё одиночество.
Равенство, высшие люди, нашли вы в одиночестве вашем. То, что полагаете вы залогом избранности вашей, – оплот безликости, а то, к чему стремитесь вы, уже утрачено вами».
«В утверждениях ваших, высшие люди, я слышу лишь отрицание, в стремлениях ваших – бегство, в победах – поражение.
Кто ж лучше из вас: тот, кто хотел быть господином над миром, или тот, кто над собой хотел властвовать? Есть ли разница, на какую сторону надеть протёртое платье?
Это зовёте вы совершенствованием, высшие люди!»
«Данное вам вы решили презреть, высшие люди, ради большего, ради высшего. Но тот, кто был последовательным среди вас, нашёл, наконец, что стремились вы к пустоте.
И теперь заверяете вы, что всё тлен, всё пустое и ничего не нужно. Так вы оправдываете немощь свою, бессильные её хотя бы признать. Так что и теперь вы лжёте, как и тогда лгали! Одиночество – вот единственное убежище ваше, глашатаи пустоты!
Не хотели вы подчиняться, а хотели свободы и великих свершений. Но знаете ли вы, неразумные, что для самого себя сделал Прокруст своё ложе? Так вот вам ваше свершение – пустота, ибо подчинились вы, слабосильные!
Плох путешественник, на ногах стоять не умеющий! И тот, кто не умел обладать дарованным, тот не сможет обладать и искомым.
Не проповедует Заратустра добродетелей малых, а больших он не знает. Ибо я живу, а не пытаюсь жить. И нет в мире пустоты, кроме одиночества вашего. Его и жуйте!»
«Мужество, великие люди, это опыт нероптания. Вы же ищете себе бездну, глядите в неё и приказываете себе заткнуться это вы называете мужеством! Я же зову это позёрством и плутовством».
«Грехом, великие люди, можно назвать лишь нечто свершённое, ибо грех – это оценка. Кто ж из вас знает будущее, чтобы сказать, что будет хорошо, а что – плохо?
О чём же говорите вы, когда предостерегаете от греха или призываете ко греху? Право, вы больше грешите, разглагольствуя!
Уймите же фантазии ваши, великие люди, а то жизнь ваша остынет!»
«Отпустите прошлое своё с Богом. И всё хорошее, и всё дурное уже пройдено вами, а потому кончено! Чем же мучаетесь вы, чем гордитесь?
Грядущее наступает, сонные мухи! Примите его как дорогого гостя, иначе оно вас прихлопнет!
Глядите, великие люди, будущее созидается! Как можно не алкать этот Танец?! Как можно не видеть Его величия?! Всё в вас пусто, даже глаза!
Страдание – преступление перед жизнью, ибо перед будущим закрывает оно дверь вашу. Ну что ж, закрылись вы теперь, так скажите: "Никто не был так одинок, как я!", и не будет Заратустра спорить».
«О, вижу я, великие люди, надвигается на меня вязкая туча мудрости вашей! Сейчас начнёт она отрыгивать молнии! Не иначе, дурным обедом вы не побрезговали!
О чём же, великие, мудрость ваша? О воле, о страдании, о делах и свершениях? Впрочем, нет, не отвечайте, поберегите силы и не расточайте на меня мудрость вашу! Смешон нищий, раздающий подати!
Видно, вы слепы! Но не льстите себе, ибо то не мудрость ваша выжгла глаза вам пламенем откровения, но сами они вытекли слезами страдания вашего!
Даже геенна огненная и та намокла от слёз ваших! Радуйтесь! Радуйтесь хотя бы этому! Радуйтесь, если можете!»
«Ну что же дрожите вы, великие люди? Нельзя вам дрожать, ибо не выдержат того прогнившие стены одиночества вашего, и, разрушившись, погребут они вас под обломками!
Не пугайтесь, великие люди, что лжёт толпа, ибо в этом её правда. Не пугайтесь, великие люди, когда лжёт вам один, ибо в этом его одиночество.