Она протянула к нему руки и немного наклонилась вперед, так что вырез ее майки оказался у него прямо перед носом.
– Я не… Я не умею читать по руке, – сказал он.
Ну не дурак, а? Впоследствии он не раз вспоминал этот момент и вносил в него поправки: брал Гили за руку, скользил пальцем по ее ладони, поднимался выше, до ее обнаженного плеча, спускался к ключице и ниже, рукой высвобождал из лифчика ее грудь и медленно водил пальцем вокруг розового девичьего соска, пока тот не начинал твердеть…
– Идиот! – Он с силой ударил себя по щеке. Это был удар, достойный опытного следователя. – О чем ты только думаешь?
Скорей бы уж повели на допрос. Лучше уж отвечать на вопросы о том, чего ты не делал, чем тосковать по девушке, которая никогда не будет твоей.
– Почему твои рабочие зовут тебя не Наимом, а Ноамом?
– Да меня все так зовут. Это имя само ко мне прилипло.
– И тебе это не кажется странным? Что тебя, араба, называют еврейским именем?
– Не знаю… У нас сейчас многие дают детям еврейские имена. Рами, Яара…
– Под дурачка косишь, да?
– Нет. Просто отвечаю на вопрос…
– Еврейское имя помогает тебе получать заказы?
– Наверное.
– Не наверное, а точно помогает. Мы опросили твоих клиентов. Некоторые из них понятия не имеют, что ты араб.
– Вообще-то я этого не скрываю.
– Слушай меня, Наим. Слушай меня внимательно.
Следователь встал, обогнул стол и присел возле Наима на корточки. Очень-очень близко. От него пахло фалафелем. Он положил Наиму руку на плечо, придвинулся к нему и, дыша ему в самое ухо, спокойным и оттого еще более страшным голосом произнес:
– По-моему, ты до сих пор не понял, с кем имеешь дело. Мы знаем, кто твои друзья. Мы знаем, что твой отец ел вчера на ужин. Мы знаем, почему твою мать два месяца назад положили в больницу. Нам известно все, что происходит в твоей деревне, в твоей семье и даже в твоей голове. Когда ты думаешь, что ты один, Наим, ты не один. Мы всегда рядом с тобой. Поэтому для твоей же пользы я предлагаю тебе прекратить валять дурака. Ты меня понимаешь?
– Да. Понимаю.
– Вот и славно. Я рад, что мы понимаем друг друга.
Следователь вернулся на свое место, взял ручку и занес ее над лежащим перед ним листом бумаги.
– А теперь расскажи мне, пожалуйста, на кого ты работаешь. Для кого ты собирал информацию о военной базе?
– Ни для кого. База… Она меня не интересует. Честное слово.
– Тогда что ты там делал с биноклем?
– Смотрел на птиц.
Следователь отложил ручку, откинулся на спинку стула и улыбнулся.
– Пить хочешь, дружочек?
– Хочу.
– Тогда прекрати строить из себя идиота! – Следователь резко придвинулся к Наиму через стол.
Улыбка исчезла с его лица.
– Я не…
– С каких это пор арабы интересуются птицами?
– Я не «арабы». Я – сам по себе.
– О’кей. Тогда объясни мне, пожалуйста, зачем ты смотришь на птиц. В чем твой интерес?
– Не знаю. Это трудно объяснить.
– Придется. Если хочешь отсюда выйти.
– Ну, наверное… Наверное, мне нравится смотреть на птиц… Не ходить же все время, уткнувшись носом в землю… Не думать постоянно только о себе и своей ничтожной жизни. Хоть иногда поднимать голову…
– Отлично. Итак, ты поднял голову, увидел военную базу и… Что ты сделал потом?
Антон поднял голову от пишущей машинки. Кто-то стучал в дверь его кабинета. Но это не был хорошо ему знакомый осторожный Катин стук.
– Да! – откликнулся он, и не думая открывать.
– Я понимаю, что ты занят, Антон, – раздался умоляющий голос Никиты. – Не хочу тебе мешать, но… Мне нужна твоя помощь. В общем, я не могу попасть домой.
На дверях домов в квартале Источник Гордости не было ручек со стороны улицы, а захлопывались они автоматически. Поэтому тот, кто выходил из дома, по старческой забывчивости не взяв с собой ключ, войти обратно уже не мог. В результате слесаря Антона беспрерывно – двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году – донимали просьбами совершить чудо из серии «сим-сим, откройся».
По дороге Никита объяснил Антону, что забыл ключ потому, что был слишком поглощен мыслями о двух новых сценариях, которые собирался предложить великому Михалкову. Антон понимающе хмыкнул. Ему доводилось слышать и менее убедительные объяснения. Но когда они подошли к дому Никиты, тот вдруг сел на лежащий у порога мохнатый коврик, прислонился спиной к двери и со вздохом сказал:
– Может, это символично, а?
– Что символично? – сердито переспросил Антон.