VI.
Благодаря неудержимой энергии Фрола Иваныча, тамбовская артель к концу мая устроилась вместе, т. е. на одной работе, что представляло много удобств. -- Слава Богу, все теперь в одной кучке,-- радовался за всех Фрол Иваныч.-- Уж на что лучше... А разбились-бы по одному человеку -- и конец артели. Куда человек, ежели он от своих отстанет? Пропал, как швед под Полтавой... Фрола Иваныча, огорчало только то, что Мосей Шаршавый как-будто не выражал особенной радости. Даже совсем наоборот -- старик все хмурился и угнетенно вздыхал. -- Да ты это что, Мосей?-- спрашивал Фрол Иваныч.-- Точно муху проглотил... -- Есть и муха, Фрол Иваныч... Верно ты сказал. Какую муху проглотил Мосей -- так и осталось неизвестным, что окончательно огорчило Фрола Иваныча. -- Вот и хлопочи для земляков,-- ворчал он.-- Ониже над тобой и фигуряют... Потом, по наведенным справкам, оказалось, что Мосей почти каждый вечер куда-то исчезал и возвращался домой поздно. -- Уж не закутил-ли грешным делом старик,-- посомневался Фрол Иваныч.-- Трактиров у нас вполне достаточно, ежели который человек слабый... "Муха" Мосея Шаршаваго засела в "России". Старик Черепов полюбил тамбовскаго мужика и каждый раз угощал его чаем. Мосей усаживался с большой осторожностью на краешек стула и пил один стакан чая за другим. Иногда угощала его Ирина, а когда ея не было -- наливал чай сам Черепов. Мосей обливался потом и все-таки пил, не смея отказаться. Черепов шагал по номеру, заложив руки за спину, и говорил без конца. Когда он останавливался, Мосей говорил: -- Совершенно правильно, барин Апполит Андреич... Сущая правда вполне... Скучавший старый барин читал целый ряд лекций по истории Крыма и Кавказа и предявлял целый ряд остроумных соображений относительно будущаго этих двух жемчужин. -- Рабочия руки нужны, Мосей, наши русския рабочия руки. В Расее стало тесно жить, а тут всем места хватит. -- Как не хватить: тут тебе море, а тут сейчас рядышком берег. Очень просто... Мосея смущало только одно, именно, когда барин раскладывал на своем письменном столе громадную карту и по ней обяснял прошедшее, настоящее и будущее. Мосей решительно ничего не понимал, кроме того, что по "планту" Тамбовская губерния выходила уж как-то обидно маленькой. Двух овец некуда выпустить... Не может этого быть. Просто, казенные анжинеры напутляли на весть что, чтобы скрыть Тамбовскую губернию. А вот когда барин принимался разсказывать про Кавказ, Мосей превращался в один слух и все отлично понимал, только понимал своими мужицкими словами. -- Эх, старость, старость!..-- иногда говорил Черепов, повторяя слова Тараса Бульбы.-- Если бы не старость, я сам бы пошел с вашей артелью... Нашли бы и землю, и работу. -- Нашли бы вот как,-- соглашался Мосей. -- Ты не понимаешь самаго главнаго, Мосей: ты неуязвим, как броненосец. Много ли тебе нужно: один хлеб. -- Да ежели бы был ион, хлебушко-то, да. я не знаю, что бы, кажется, сделал. -- Ну, прежде ты крепостной был, а теперь свободный человек. -- Совершенно свободный, как есть ничего нет. -- А выведи-ка ты свою бабу на Кавказ -- да там ей и цены не будет. -- Ну, бабу, барин, трудно поднять, как медведя из берлоги. Она тоже ежели упрется, так ничего не поделаешь... Конечно, ежели мир прикажет, так и баба пойдет... Мосей начинал понимать, что барин тоже склонен к мечтам, но слепо верил каждому его слову. Кому же и знать, как не старому барину. Вот как все понимает барин и все может обсказать, до крайности. Домой Мосей возвращался точно пьяный и во сне видел гостеприимные кавказские берега, где схоронилось крестьянское настоящее счастье. Не спалось и старому барину Ипполиту Андреичу, хотя и по другим причинам. Он страдал старческой безсонницей, а в последнее время она сопровождалась какой-то удручающей старческой тоской. Впереди уже ничего не оставалось, кроме механическаго чередования ненужных дней и ночей. А ведь когда-то и он мечтал... Даже и очень мечтал. Но самая деятельная полоса жизни как-то сама собой точно выпала, как незаметно выпадают волосы на голове. Он сейчас с ужасом чувствовал нароставшую в самом себе пустоту жизни и то, что в сущности он, барин Черепов, никого и ничего в жизни не любил. Боже мой, как он сейчас завидовал какому-нибудь Мосею Шаршавому, жизнь котораго была и полна и имела впереди определенную и ясную цель. В этом безвестном тамбовском мужичонке чувствовалась та стихийная сила, которая двигает миллионами. Да, они идут к своему безвестному счастью и будут идти, потому что они нужны, а ненужный никому барин Ипполит Андреич будет гнить в своей могиле... Ему даже самым близким по крови людям, как родныя дети, нечего передать, кроме того, что живите, как знаете. -- Ах, тоска, тоска!..-- шептал старый барин, шагая по комнате до утра, когда море начинало наливаться белесоватой мглой и от него тянуло теплой влажной струей, как от парного молока. А там, на базаре, русская история двигалась своим чередом. Фрол Иваныч, оскорбленный в лучших своих чувствах, делал вид, что не замечает тамбовских земляков. Они тоже как будто избегали его заведения. Вообще, чувствовалась натянутость. -- А все ты, чертова кукла!-- накидывался Фрол Иваныч на жену.-- "Наши танбовцы приехали... Наша танбовская губерния!" Вот тебе и танбовская губерния... Как устроились, так и рыло на сторону. Известный манер... Можно себе представить удивление Фрола Иваныча, когда в конце мая в заведение явился Мосей Шаршавый в полушубке, валенках и с дорожной котомкой за плечами. С ним пришла и Донька, тоже одетая по дорожному. Фрол Иваныч даже протер глаза. -- Да ты, это что, Мосей, куда наклался? -- А вот пришел проститься с землячком,-- спокойно ответил Мосей.-- Спасибо за привет да ласку. -- Да ты куда в сам-то деле? -- Мы-то?.. А в Батун... Место такое есть, значит, на самом берегу. -- И всю артель за собою тащишь? -- Обнакновенно... Вчера с одним человеком сговорился и задатки получили. Хорошо у вас, да по нашему пропиталу начетисто кубыть... -- Да ты в уме, Мосей?!.. Точно с печи упал!.. -- Очень даже в уме... Такая уж линия вышла. В коротких словах и довольно сбивчиво Мосей разсказал о своих душевных беседах с старым барином, о какой-то "верной земле" в Закавказьи и о том, как мучился все это время. -- Да ты и впрям рехнулся, Мосей!-- вступилась Анисья Филиповна.-- Мало-ли что кто скажет. За всеми не угоняешься... Прямо сказать, сбесился человек. Фрол Иваныч сначала ругался, ругался вообще и в частности, потом обругал Анисью Филиповну, а когда к заведению подошла вся тамбовская артель -- бросил свой картуз о-земь и неожиданно заявил: -- Эх, Мосей, не хорошо! Вот даже как не хорошо... Зачем столько время скрывался? Да я сам, коли на то пошло, с вами-бы поехал в Батум... Ей Богу!.. И мне здесь очертело смотреть на разную погань. Ей Богу, поехал-бы!.. И даже очень просто... Да я сейчас поеду!.. Около заведения собралась целая толпа. Над Фролом Иванычем начали подшучивать. Одна Анисья Филиповна была спокойна. Она знала, что на мужа иногда "накатывает" и что он только так говорит, на зло ей. -- Да в Батуме твоего квасу и пить никто не станет,-- заметил из толпы какой-то бывалый человек.-- Там все красное церковное вино пьют... Поднялся шум и общий смех. Взбешенный Фрол Иваныч разогнал толпу и продолжал уверять, что непременно завтра же поедет. -- Обождите денек,-- упрашивал он Мосея. -- Невозможно, Фрол Иваныч... У нас и билеты на пароход выправлены. Пароход отходил только в одиннадцать часов, но тамбовцы забрались на пристань спозаранку и терпеливо ждали отвала. Фрол Иваныч прибегал на пристань раза два, чтобы поругаться и сорвать сердце. Между прочим, он принес целую вязку турецких баранок и сердито обяснил: -- Это от моей старухи... Ровно за полчаса до отхода парохода в щегольской коляске приехал старик Черепов с дочерью. Тамбовцы были уже на палубе и устраивались с своими пожитками. Мосей бросился по сходне к барину, чтобы проститься. -- Вот видишь, я приехал проводить вас,-- говорил старый барин, поднимаясь по сходне на палубу. Ирина разыскала Доньку и тихонько ее спросила: -- А который Ѳедос? -- Да вон он... лукоглазый такой... -- А... Ничего, красивый парень. -- Да, так в Батум?-- каким-то деланным тоном спрашивал Черепов.-- Что-же, дело хорошее... С Богом! Тамбовцы узнали "родного барина" и сняли шапки. Вынырнувший из толпы Фрол Иваныч тоже узнал Черепова и тоже снял шапку. -- Точно так-с, ваше превосходительство,-- ответил он за всех. -- А ты тоже из артели?-- спросил Черепов, подозрительно оглядывая городской костюм Фрола Иваныча. -- Я-то тоже тамбовский, ваше превосходительство, только я по квасоваренной части. У меня собственное заведение на базаре. Черепов поговорил с тамбовцами и отправился с парохода. Уходя, Ирина сунула Доньке полуимпериал и шепнула: -- Когда будешь выходить замуж, так это тебе на приданое... Донька даже не сумела поблагодарить и только крепко сжала монету в кулаке. Когда пароход отваливал, Мосей Шаршавый долго махал своей шапкой. Черепов удостоил его кивком головы. Фрол Иваныч вертелся около него без шапки и повторял: -- Этот Мосей перекати-поле, ваше превосходительство. Ему везде будет тесно...
Д. Мамин-Сибиряк.
"Русское Богатство", NoNo 10--12, 1900, NoNo 1--2, 1901
Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ
ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА И КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА.
ТОМЪ ОДИННАДЦАТЫЙ
ИЗДАНІЕ T-ва А. Ф. МАРКСЪ : ПЕТРОГРАДЪ
МЕДОВЫЯ РѢКИ
5. Душевный глад 6. Сибирские старцы, кухарка Агаѳья и гражданин Рихтер