И потому музей для меня — своего рода «сундук страданий», как у саперов. Только саперы попадают туда якобы после смерти, а я — при жизни, когда вхожу в музей и вид древних вещей оживляет во мне связанные с ними болезненные воспоминания.
Что до музея в Больцано, то он и вовсе вышел на новый уровень моей неприязни. Раньше я музеи просто не любил, но теперь… Вид моего старого друга, выставленного на всеобщее обозрение в таком жалком виде, в каком он оказался, взбесил меня донельзя.
Пожалеете, суки, ох пожалеете… Бойся гнева того, кто не умеет ненавидеть, сказал один писатель.
…Потому что прощать он тоже не умеет.
Мы с Войс и Стеллой прогулялись по музею, осмотрели обстановку, а затем устроились в кафешке напротив и подвели итоги разведки.
— Непросто будет грабануть такой музей, — сказала Стелла. — К счастью, там действительно хорошая система безопасности только на третьем и выше, где много дорогих вещей. Первые два — все сплошь каменный век, там ни золота, ни произведений искусства, только кости, камни да черепки. Некоторые артефакты уникальны, взять хотя бы и твоего друга, кхм, но… У этого добра нет цены, и потому его не продашь на черном рынке. Но контейнер с телом — из пуленепробиваемого противоударного стекла, я это сразу просекла.
— Угу, — кивнул я, — и замок там без скважины.
— Вообще-то, там не нужна хорошая защита, — сказала Войс. — Музей на сигнализации, ясное дело, все залы под полным наблюдением камер. С молотком и ломом его не взять. То есть, взять можно, но полиция будет тут очень быстро.
Я вздохнул.
— А я бы взял. Без молотка и лома вообще. Я двадцать лет назад в Ухане залез аж в лабораторию биологического оружия, откуда коронавирус появился — там все было, наверное, посерьезней, чем в музее.
— Вау, — протянула Стелла, — а что ты там забыл?
— Так сыворотку от вируса же. На каждом шагу в те дни стояло мудло с термодатчиком, а у меня нормальная температура тела выше, чем у вас…
— И нашел?
— Нет, китайцы вирус создали — а сыворотку не смогли. Это им не шубу в трусы заправлять.
Тут заговорила Войс:
— А это ж ты как умудрился пройти их систему безопасности?
— Пф-ф-ф-ф… Защита не спасает от человека, который там работает, имеет зарегистрированные в системе лицо, голос, отпечатки пальцев и ключ-карту. Ну то есть, человек, который там работал, сидел дома, примотанный скотчем к жене и шкафу, но меня от него не отличили ни приборы, ни охрана.
— Хм… Так ты и тут можешь то же самое сделать?
— Есть проблема. Оттуда я собирался вынести пробирку или баночку. Отсюда надо вынести человека. Вот тут как раз собака и зарыта.
Войс приподняла бровь:
— На самом деле, не совсем человека. Останки Этци — ну то есть Лиса — весят тринадцать килограммов всего лишь. Это полностью обезвоженная мумия.
— Угу. Но ты сама видела, в каком положении застыло его тело. Как его так вынести? Сама понимаешь, я не собираюсь отламывать ему руки и ноги, чтобы он влез в рюкзак. Вынести тело подмышкой еще можно — дальше куда с ним, если тут уже будет полиция? Сам я скроюсь в два счета — но не с телом в руках.
— Машина нужна, — сказала Стелла. — Ну такая, типа катафалка. Или фургона. Короче, на заднем сидении моей тачки везти тело будет неудобно.
— Да, но вопрос тут в том, как от музея дойти до машины и потом еще на ней удрать, если это будет средь бела дня. Да и тело из саркофага вынуть днем не получится. Ночью… Ночью я все еще могу пройти линии защиты, но…
— Не сможешь, — возразила Стелла. — Тут сигнализация неотключаемая. Она срабатывает всегда. Если это служащий — он сразу вводит пароль, карточку сует, камере лицо показывает — и дежурный полицейский на пульте видит, что это персонал. Если хоть бы и сам директор придет в музей ночью — ясно, что у него на уме недоброе.
Я забарабанил пальцами по столу. Вырисовывается так себе картина: если б надо было украсть что-то мелкое, я бы справился играючи кучей способов и скрылся без проблем. Но только не с Лисом в руках.
— Слушай, Войс, — сказала Стелла, — а что, если хакнуть систему безопасности?
Войс покачала головой.