— Никакие это не «занятия любовью»! Это только поцелуй!
— Вот именно. Между прочим, я посмотрела график съемок. Действие происходит снаружи, и снимать эту сцену начнут не раньше пятницы. Так что у вас впереди целая неделя, чтобы подготовиться к ней. А сейчас успокойтесь и рассматривайте ее как любой другой кусок работы.
Хани несколько мгновений выдерживала взгляд Лиз, потом опустила глаза и рассеянно почесала голову Мицци.
— Не понимаю, с какой это стати вы пытаетесь мне помогать. Ведь вы делаете это постоянно, правда?
— Стараюсь по крайней мере.
— И Дэш говорит то же самое. Но мне непонятно почему.
— Женщины должны помогать друг другу, Хани.
Посмотрев на Лиз, Хани заулыбалась. Ей польстило, что и ее причислили к женщинам. Еще раз на прощание потрепав Мицци но голове, она поднялась и шагнула к дверям.
— Спасибо, — уже выходя, сказала она.
Этим же днем Лиз подошла к Дэшу, улучив момент, когда тот был один.
— Рекомендую не спускать глаз с твоей юной подопечной, ковбой. Она несколько огорчена поворотом сюжета на этой неделе, а ты не хуже меня знаешь, что, если Хани в расстроенных чувствах, от нее можно ждать чего угодно.
— Я не отвечаю за Хани!
— Однажды ударив ее, ты сделал ее своей на всю жизнь.
— Черт побери, Лиз…
— Ну-ну, дорогой. — Она погрозила пальчиком и удалилась, оставив аромат дорогих духов.
Дэш негромко выругался себе под нос. Он не желал впускать Хани в свою личную жизнь, но это становилось все труднее. Если бы не это разжижение мозгов в тот день, когда он отшлепал ее по заднице! Ни в коем случае нельзя было приглашать ее на ранчо. Нельзя сказать, что он плохо провел время. Напротив, с ней было чертовски здорово, и в мыслях не было пропустить рюмочку-другую.
Для женщины она была удивительно проста. Конечно, не так уж и много в ней от настоящей женщины, но это и было главной причиной того, что их совместно проведенный день доставил ему такое удовольствие. Никакого тебе скрытого сексуального графика, нарушающего безмятежное течение событий, лишь нечто умиротворяющее от общения с человеком, по большей части говорящим все, что у него на уме. В довершение всего, как это ни странно, Хани на многие вещи смотрит так же, как и он сам. Например, на Федеральное финансовое управление.
Когда Хани подошла к нему и они заняли свои места в ожидании начала съемки следующей сцены, Дэш понял, что любит Хани сильнее собственной дочери. Нельзя сказать, что он не любит Мередит, напротив, очень любит, но, даже когда она была ребенком, он не чувствовал к ней особой привязанности. Когда Мередит исполнилось пятнадцать лет, она ударилась в религию, и после этого с ней просто никакого сладу не стало. Только на прошлой неделе звонила Ванда и сообщила новость, что Мередит решила бросить «Орал Роберте» из-за того, видите ли, что это место для нее становится чересчур либеральным. Что же до сына, Джоша, то и здесь дела обстояли не лучше. Джош всегда был по большей части маменькиным сынком — возможно, из-за недостатка внимания со стороны отца.
Прямо перед лицом возник измеритель освещенности. Рядом зевнула Хани. Даже в гриме она выглядела усталой.
— Вам достались пирожки, что я приносила на прошлой неделе? — спросила она. — Те, что были с «Эм-энд-эмс» внутри?
— Я съел парочку.
— Думаю, они были не так хороши, как те глазированные шоколадные пирожные. А как вам показалось?
— Хани, вы хоть спите когда-нибудь, придя домой, или торчите всю ночь у плиты и печете пирожки?
— Сплю.
— Но явно недостаточно. Только посмотрите на себя — вы же совершенно измотаны!
Он чувствовал, что здесь надо бы и остановиться, но она была такая маленькая, такая измученная, и он дал волю чувствам:
— Начиная с сегодняшнего дня вы прекращаете заниматься своей стряпней, детка.
Хани от этого прямо-таки воспламенилась:
— Что-что?
— Вы слышали меня. Люди должны полюбить вас не за пирожки, а за мягкий характер. Если еще раз принесете в группу хоть что-нибудь съестное, я вышвырну все в мусорную корзину.
— А вот и не вышвырнете! Это не ваше дело!
— Мое, если вы хотите в субботу приехать на ранчо и прокатиться верхом.
Он прямо воочию увидел ту внутреннюю борьбу — настоящую баталию между желанием побыть с ним и независимостью натуры. Ее челюсти сжались, губы превратились в упрямую ниточку, так хорошо ему знакомую.
— Вы пытаетесь управлять мной! Думаете, можете быть строгим и добреньким со мной, когда вам заблагорассудится, совершенно не задумываясь о моих чувствах?
— А я же говорил вам, что я за человек, Хани.
— Ведь я просто хочу стать вам другом. Что в этом такого ужасного?
— Ничего, если это действительно все, чего вам хочется. Но вы заставляете меня беспокоиться. — Посмотрев за камеры в глубину студии, он решил выложить все, что думает. — Хани, вы слишком многого хотите от людей. У меня такое чувство, что вы высосали бы из меня всю кровь до последней капли, позволь я вам это. А мне, честно говоря, нечем поделиться.
— Что за ужасы вы говорите! Я же вам не вампир какой-то!
Дэш не ответил. Просто дал ей время разобраться в своих чувствах.
— Ладно, — наконец сказала она сердито. — Если я смогу поехать на ранчо, то больше никогда не буду заниматься стряпней.
Ему стало удивительно тепло и приятно от мысли, что она готова даже смирить свою гордыню — настолько ей нравится быть с ним. Когда Хани не доставляла ему неприятностей, то была просто большим ребенком.
— И еще, — добавил он. — Вам нужно прожить эту неделю, не слишком-то заносясь. Особенно это касается программы съемок в пятницу.
Хани метнула взгляд на Лиз, кокетничавшую с новым оператором:
— Кое-кто слишком много болтает!
— Вы должны только радоваться, что этот кое-кто так вас опекает.
Их прервали, и Хани не успела ничего ответить; впрочем, может, это было и к лучшему.
Пятница надвигалась на нее, слово смог на город. И наконец она наступила. Хани упорно не смотрелась в зеркала, пока возились с ее гримом и наряжали в белое кружевное платье, норовившее то сползти с плеч, то волочиться по полу. На шею надели кружевной стоячий воротничок бледно-лилового цвета, на голову водрузили парик. Он был из длинных волос и медового цвета, точь-в-точь как ее собственные.
— Блистательно, — сказала новая парикмахерша Эвелин, стоя за спиной Хани и любуясь ее отражением.
Конни, только что закончившая гримировать Хани, поддержала:
— Ну, давайте же, Хани! Довольно ребячиться. Вы только взгляните!
Обхватив себя руками, Хани повернулась к зеркалу. И посмотрела…
— Ни фига себе! — вырвалось у нее негромкое восклицание.
— Вы удивительно точно выразили мои чувства, — сухо отозвалась Эвелин.
Хани опасалась, что будет выглядеть мальчишкой, нацепившим дамскую одежду, но смотревшая на нее из зеркала стройная юная особа была самой женственностью. В ее чертах поражали какая-то зыбкость и мечтательность — от голубого сияния глаз до бледно-розовых губ, ничуть не похожих на рот рыбы-прилипалы — наоборот, это был рот прекраснейшего существа. Волосы мягко обрамляли лицо и волнами ниспадали на плечи, совсем как у сказочной принцессы.
В трейлер просунулась голова ассистента постановщика.
— Хани, пора на съемки. Нам надо, чтобы вы… О-о!
Эвелин и Конни засмеялись, потом вывели Хани из трейлера. Она слегка зажмурилась от яркого солнца. Женщины шли по обе стороны, держа край платья, чтобы он не цеплялся за траву, и давая последние наставления.
— Хани, только не садитесь. И ничего не ешьте.
— Перестаньте облизывать губы! А то как бы не пришлось опять подкрашивать.
Эрик уже был на сцене. Хани избегала глядеть в его сторону. Она была возбуждена и слегка испугана. Одно дело целоваться с Эриком Диллоном, когда выглядишь, как лошадиная задница. И совсем другое — когда ты смахиваешь на какую-нибудь спящую красавицу. Хани прижала руку к вшитому в боковой шов кармашку, чтобы лишний раз убедиться: крошечная трубочка аэрозольного освежителя дыхания «Бинака», которую она туда засунула, на месте.