Я киваю головой в знак согласия и заканчиваю разводить огонь, затем кладу в кожаный мешочек чистый снег и засыпаю травы, чтобы приготовить горячий чай. Пока я занят, Лиз разворачивает постельные принадлежности и делает для нас гнездышко из шкур, но ее движения медленные и вялые, а когда постель приведена в порядок, она плюхается на спину и закрывает глаза.
Я подхожу к ней и начинаю снимать ее сапожки.
— Ты должна как следует выспаться.
— Да к черту спать, — молвит она сонным голосом. — Сначала я хочу искупаться.
— Тогда пойдем и искупаемся, — стащив с нее сапожки, я помогаю ей встать на ноги, после чего снимаю с ее стройного человеческого тела тунику и леггинсы. Она везде такая маленькая и стройная, за исключением ее грудей, которые для такого роста, как у нее, довольно большие и пикантно покачиваются. От одного их вида у меня всегда учащается дыхание, а член затвердевает. Соски у нее, как у женщин ша-кхай, но у нее они мягкие, даже когда напряжены, и такие бледно-розовые, что не устаю ими восхищаться.
Так и хочется их облизать.
Вдруг мне на ум приходят кое-какие слова, но я заглушаю их. Лиз хочет искупаться, а потом ей надо спать. Я не стану заставлять свою пару — свою беременную пару — спариваться, даже если это все, о чем я весь день и был в силах думать. Мои потребности могут подождать.
Чем дальше мы заходим в глубь, тем более низким становится потолок пещеры, а воздух сгущается влагой. Сам водоем ненамного больше, чем несколько ладоней в ширину, но он с чистой водой и выпускает много пара, а Лиз, увидев его, испускает стон абсолютного удовольствия. Ее рука сжимает мою.
— Детка, у меня в сумке мыло. Мы можем вымыть волосы и все прочее.
Вздохнув, я беру ее за руку.
— Ты окунись в воду. Я достану твое мыло.
— А ты ко мне присоединишься, когда вернешься? — с надеждой в голосе спрашивает она.
Как будто я могу держаться от нее подальше. Я помогаю ей спуститься в воду, а потом иду за мылом. Когда возвращаюсь обратно, я осторожно забираюсь в водоем рядом с ней, а затем тяну ее к себе на колени. Вода неглубокая, и мне надо согнуть ноги, чтобы погрузиться до плеч, но места тут вполне достаточно, чтобы я мог прижать свою пару к себе.
Она расслабляется, прислонившись спиной ко мне, закрывает глаза и испускает вздох блаженства.
— Это теперь моя новая любимая пещера.
Я улыбаюсь на это. В главной племенной пещере есть большой горячий водоем для купания, но еще там многолюдно… и в любом случае мы в изгнании.
— Тогда я рад, что мы здесь.
— Я счастлива быть там, где ты, где бы это ни было, — тихо говорит Лиз, утыкаясь лицом мне в шею. — Насколько далеко бы это ни было. Я не ненавижу это изгнание.
Я тоже. То, что она рядом со мной, делает все это терпимым. Когда я впервые встретился со своей судьбой, то подумал, что в конце концов закончу как мой отец, несчастным и одиноким… однако Лиз меня удивила. Она на каждом шагу сражалась за меня, и теперь она хочет все время быть рядом со мной. Поистине, я счастливейший из мужчин, у которого настолько свирепая и красивая пара.
Я смачиваю кусок мыла и, подняв ее руку, протираю им ее мягкую кожу, купая ее.
— Ты все-таки должна мне говорить, когда устаешь. Нам некуда спешить, и я не позволю тебе так себя изводить.
— Я не стану тебя замедлять, — заверяет она меня, еще раз сонливо зевнув, и поднимает другую руку, чтобы я мог ее помыть. Ее веки настолько тяжелые, что кажется, будто она изо всех сил пытается не заснуть. — Это, вообще-то, было частью уговора, помнишь? Я иду с тобой, но должна не отставать.
Я издаю рык. Я ни о чем таком не договаривался. Я просто хотел, чтобы моя пара была рядом со мной. И она захотела медовую луну, но теперь она слишком устала, чтобы чем-то заниматься, кроме как спать. Даже сейчас она не делает никаких усилий, чтобы помыться самой, а позволяет мне о ней позаботиться. Ну, не то чтобы я возражаю. Я провожу мылом по передней части ее тела, нежно растирая ее груди и живот, и она испускает нежные гортанные стоны удовольствия, от которых будто молния проходит сквозь мой член.
Не этой ночью, — советую себе это. — Никакого медового месяца этим вечером. Моя пара слишком устала.
— Сядь прямо, — говорю я тихо, и она клонится вперед. Я проливаю несколько пригоршней воды на ее гриву, а затем намыливаю ее, зарываясь пальцами в мягкие светлые пряди. Она стонет, а я напрягаюсь, но не прекращаю делать то, что делаю. Устала, — напоминаю я себе. — Она устала. Она всегда очень шумная, когда устает.