Кончает она быстро, ее влагалище крепко сжимается вокруг меня, и из нее вырывается слабый вскрик в то время, как ее тело, стискивая меня, напрягается. Когда я кончаю внутрь нее, то делаю это, издавая рычание, а потом мы медленно опускаемся в постель, сплетенными вместе телами.
Долгое время мы ничего не делаем, кроме как дышим, довольствуясь тем, что лежим в клубке конечностей.
— Пока что мне нравится этот медовый месяц, — заявляю я своей паре тихим голосом.
Лиз похрапивает, она уже заснула.
Сдерживая улыбку, я целую лоб моей пары. Люди. Такие хрупкие и так легко устают, даже тогда, когда утверждают, что это совсем не так.
***
На следующий день, когда мы идем по одной из заснеженных долин, мои мысли полны идеями относительно Лиз и ее медового месяца. Прошлой ночью она для игр была слишком уставшей, но я поклялся себе, что этим вечером мы разобьем лагерь пораньше. Пожалуй, этой ночью я примусь рассказывать ей о своем члене, в то самое время, как буду вставлять его в нее. Хочу, чтобы все то, что ей нужно от этой медовой луны, удалось. Хочу, чтобы она была рада, что она моя пара.
— Мне кажется, что впереди я кого-то вижу, — говорит Лиз, приложив ладонь к глазам.
— Да? — удивленный — и слегка раздраженный, поскольку я был слишком отвлечен, чтобы заметить первым — я поднимаю взгляд и замечаю знакомую фигуру. Это несомненно охотник, возвращающийся обратно в главную пещеру племени. У него на плечах тяжелые мешки, и я разглядываю рога, пытаясь понять, кто это.
Тогда я сдерживаю стон недовольства, осознав, что это Ваза.
Ваза — один из старейшин племени, вдовец, чья пара давно умерла. Обычно Ваза добродушный и уживчивый, но с тех пор, как появились человеческие женщины, он прям раздражает в своем рвении доказать, какой он хороший кормилец. Он хочет себе человеческую женщину, и я знаю, как он одинок.
Но все равно меня это раздражает.
Меня это раздражает еще больше, потому что теперь нам придется с ним разговаривать, а он позволит себе слишком пристально смотреть на мою Лиз.
Я смотрю на него вдали, гадая, не слишком ли поздно нам прятаться, но тогда Ваза поднимает руку в воздух и машет нам рукой.
— Эй!
Лиз оглядывается на меня, и ее взгляд излучает слишком уж много веселья.
— Привет, дружище! — кричит она радостно, после чего толкает меня локтем в бок. — Улыбайся.
— Зачем? Это же Ваза.
Она фыркает.
— Будь милым.
— Я всегда милый, — огрызаюсь я, тогда как Ваза трусцой бежит в нашу сторону.
По мере приближения к нам, Ваза сияюще нам улыбается, и тут он начинает хлопать в ладоши, словно очень-очень рад нас видеть. — Какое счастье вас обоих здесь встретить.
— Серьезно? — бормочет Лиз. — Весьма неожиданно. Как поживаешь, Ваза?
— Очень сытно! — он похлопывает ладонью по животу, а потом шлепает по руке, как будто демонстрируя свои мышцы. — Я возвращаюсь домой, чтобы доставить много свежего мяса для наших слабых новых женщин.
— О, боже, — говорит Лиз, и в ее голосе я слышу легкое раздражение. — Да ты самый отъявленный шовинист.
— Я кто?
— Герой, — сладко поправляет она. — Ты, должно быть, еще не знаешь этого слова.
Он ухмыляется и постукивает языком.
— Это потому, что человеческий язык такой смешной.
— Очень даже.
Я прикусываю внутреннюю часть щеки, потому что узнаю этот любезный тон Лиз. На самом деле это очень опасный тон, а Ваза этого не понимает.
— Мы направляемся в дальние угодья, — сообщаю я и, обняв Лиз за плечи, сжимаю их. Если я должен быть вежливым, то и она должна.
— Только что спарились и исчезаете в дальние угодья? — Ваза потирает руки и выглядит настолько довольным, что можно подумать, что это он «только что спарился». — Вы там будете совсем одни. Но, разумеется, это может быть как раз именно то, чего вам хочется.
И он окидывает меня многозначительным взглядом.
— Господи, ты только его послушай! Я, пожалуй, лучше пойду посмотреть, что там впереди на том подъеме, — заявляет Лиз, выскользнув из моей хватки.
— Тебе лучше держаться поблизости, — указывает Ваза, нахмурившись. — Люди довольно слабые…
— И вот этого человека сейчас стошнит, — она улыбается нам обоим натянутой улыбкой. — Ну, с детишками связано.
Уходя, она у него за спиной делает рожицу и движение перерезания горла. Я понимаю, что это значит — разговор окончен.
Ваза просто смотрит на меня со всезнающим взглядом.