— Будь ты проклят, — сказала она. — Я тебя презираю. Ты даже не достоин того, чтобы тебя ненавидеть. Ты заслуживаешь только презрения. — И она плюнула мне в лицо.
Ее слюна попала мне в глаз, растекаясь по нижнему веку. Я был так ошеломлен, что не сразу смог среагировать. Я стоял неподвижно, потом вытер слюну, она же в это время вытирала кровь, стекающую по лицу алой струйкой. Крови было много, я едва не выбил ей зубы. И ей было очень больно. Ведь я ударил со всей силы, таким ударом во время поединка я вырубал здоровых мужиков, своих противников. Но эта хрупкая, тонкая женщина оказалась слишком сильной. И мне не удалось ни победить ее, ни сломить.
— Ты не только трус, но еще и подонок, — спокойно сказала она, смывая кровь под струей воды. — Теперь я до конца поняла, кто ты такой. Ты ничтожество, которое всю жизнь пытается доказать себе, что оно чего-то стоит, себе и другим. И многие верят, попадаются на обман. Я же не из таких. Я вижу твое гнилое трусливое нутро, как заячий хвост. Я не боюсь тебя. Это ты меня боишься. Ты проиграл. Прощай.
Она сбросила шелковый халат, не обращая на меня никакого внимания, словно я был не больше чем предметом мебели. Абсолютно голая, демонстрируя свое совершенное тело, она прошлась по комнате. Не торопясь, стала одеваться, натянула кружевные трусики, чулки на подвязках, короткое обтягивающее платье.
Я смотрел на нее и ненавидел ее так сильно, что сводило скулы, но в то же время безумно ее хотел. Хотел схватить ее за узкие плечи, сделать ей больно, бросить на пол и силой войти в нее. И пускай она станет сопротивляться, вырываться, изрыгать проклятия в мой адрес, царапать мое лицо своими острыми ярко-алыми ногтями и терзать мою плоть крепкими, как у хищника, белыми зубами. Волчица. Я хотел ее, так сильно, что мне казалось, моя плоть не выдержит такого напряжения и разорвется на тысячи мелких кусочков. Я подошел к ней совсем близко. Она подняла на меня глаза. Ее лицо, разбитое и поруганное, было тем не менее прекрасно. Она сразу поняла, что со мной происходит, и усмехнулась презрительно и зло, с видом победителя.
— Ты кобель, — сказала она, — как и большинство мужиков. Грязный мерзкий кобель, у которого весь ум в штанах. Ты хочешь женщину, которая тебя презирает, которая плюнула тебе в лицо, оскорбила тебя. И ты все равно ее хочешь. Но ты меня не получишь. Потому что Я не хочу этого. — И она, оттолкнув меня, спокойно прошла к двери, собираясь уйти.
Она не боялась меня, ни капли не боялась, об этом говорила ее прямая спина, уверенная твердая поступь, высоко поднятая голова. И я понял, что если сейчас я отпущу ее, позволю ей уйти и, следовательно, одержать над собой верх, победить, то никогда потом не прощу себе этого. Никогда. Я просто не смогу дальше жить с этим ощущением поражения. И не буду. Значит, есть только один выход, один-единственный выход. Я улыбнулся, я знал, ЧТО мне делать и как. Я принял решение, может быть, самое важное решение в своей жизни. Я настиг ее в два прыжка, как настигает дикий зверь. Развернул к себе, схватив за плечи. Она обернулась, в ее глазах сверкнули молнии.
— Отпусти меня! — приказала она.
Но я не подчинился ее приказу. Я смотрел в ее глаза пристально, не отрываясь. Вложив в этот взгляд всю силу ненависти и превосходства, на которые только был способен. И тогда что-то дрогнуло и изменилось в ее бесстрастном и холодном лице, нечто похожее на страх промелькнуло в ее расширенных зрачках. Но все равно она до последнего момента не верила в то, что я смогу это сделать, что у меня хватит воли и внутренней силы, чтобы решиться на такое. Она все еще считала меня трусом и слюнтяем. Но она ошибалась. Я не был таким. Я сжал ее тонкую шею двумя пальцами. Она хрипела, пыталась вырваться. Она боролась изо всех сил, она не хотела умирать. И не верила в то, что это случится, что все это всерьез, что я доведу до конца то, что начал. Но когда она поняла, что умирает, в омуте ее глаз я увидел страх, смешанный с удивлением. Это то, что мне было нужно! Я видел страх, ужас в ее зрачках. И этот миг был высшим наслаждением для меня, пиком удовольствия, с которым не сравнится ни один оргазм, и, перед тем, как ее красивые глаза навек погасли, я успел увидеть в них еще одно чувство, столь важное для меня, — уважение. Она уважала меня, восхищалась мной, несмотря на боль, несмотря на весь ужас надвигающейся смерти. Она поняла, что ошиблась во мне, считая меня слабым и трусливым. И когда ее тело безжизненно поникло и обвисло в моих руках, красивое лицо посинело и стало страшным и отталкивающим, огромный и разбухший язык высунулся изо рта, я бережно опустил ее на пол и нежно поцеловал в обезображенные губы. Они уже не смеялись. Они были неподвижны и холодны.