Муж посмотрел недоверчиво-испытующе, недовольно покачал головой и вновь задремал. Варвара Николаевна не спала до утра…
…Ее фамилия была Паульсен.
— Шведка? — спросил Володя у друга-однокурсника.
— Вариного далекого предка-корабела привез в Россию Петр Первый, — объяснил приятель, ухаживающий за Лидой, подругой полуиностранки. — Кораблестроитель здесь так и остался, он оказался в чести у Петра. Женился на русской небогатой дворяночке, родились дети… Понравилась?
Володя задумчиво рассматривал светловолосую девчонку, старавшуюся никому не попадаться на глаза. Она все время пряталась в тени и по углам коридора.
— Познакомь, — попросил он друга.
Тот охотно сыграл роль сводника.
— Владимир, — представился девочке Гребениченко.
Благодаря своей фамилии он получил прозвище Вовочка Расчесочка.
— Варвара, — равнодушно отозвалась она, пристально разглядывая нового кавалера.
Так, ничего особенного… Невысокий, крепенький, хорошие волосы… очки… Кандидат в отличники.
После лекций они вышли из Бауманского вместе. Оборванные ветром деревья смотрели уныло и безразлично, размахивая голыми ветками. Тротуары намокли темными пятнами и грозили глубокими лужами. Осень перешла в свою последнюю, предсмертную, а потому довольно мрачноватую серую стадию.
— Тебе в Бауманке нравится учиться? — сразу спросила Варя. — Мне нет. По-моему, я ошиблась… Поступила наугад. Мне здесь скучно и тоскливо. И понимаю я лекции плохо…
— У меня отец математик, профессор, — объяснил Володя. — Мне кажется, я уже в трехлетнем возрасте знал, что такое логарифмы. Поэтому моя дорога была предопределена. Могу тебе помочь по любому предмету. Только зачем же ты сюда поступала?
Варя пожала плечами. Она была безынициативна и часто просто тупо и послушно следовала за другими. Куда позовут. Позиция с возрастом становилась опасной — мало ли кто куда поманит? Но Варя этого пока еще не осознавала.
«Сначала отрапортовать, а потом разобраться!» — любил повторять отец.
Варя делала точно так же. Сначала поступала, а потом разбиралась сама с собой. И говорила привычное: «Ну, понеслось…»
— До сих пор не пойму… Подруга пошла и меня за собой потянула… Странно, что я сдала все экзамены. Хотя Лида помогала мне готовиться и даже сделала для меня много шпаргалок. Без нее я бы ни за что не поступила. Ей институт нравится.
— А чем бы хотелось заниматься тебе?
Володя внимательно разглядывал девочку. Ноябрьское низкое солнце высветило ее глаза до самого дна, и они словно немного поблекли. И сама она была бледненькая и худая. Какая-то придавленная…
— Я хочу быть переводчиком, — неожиданно объявила Варя.
— Ну тогда тебе прямая дорога в иняз, — засмеялся Володя. — Поскольку армия тебе не грозит, можешь летом поступить в любой другой вуз.
Варя кивнула и опечалилась, представив себе еще одну эпопею поступления. Но ей действительно нравились иностранные языки. Особенно хотелось выучить язык далеких предков и съездить хотя бы разок к себе на родину.
Лида смеялась над ее бредовыми идеями и утверждала, что необходимо выбрать практичную, жизненно необходимую профессию. Например, инженера. И незачем витать в облаках. Под облаками Лида подразумевала далеких предков, Швецию и все иностранные языки, вместе взятые. Варя грустно с ней соглашалась, хотя дружба с Лидой начинала ее тяготить. Подруга слишком любила командовать и привыкла распоряжаться Варварой.
Варя жила в Лефортове, и Володя отправился ее провожать, забыв о родной Никольской. Правда, его родная улица возле самого Кремля давно жила под другим, более современным и отвечающим действительности именем — 25 Октября. Но отец-профессор, не выносящий никаких преобразований, революций и бунтов, по-прежнему упорно именовал старую улицу Никольской. В семье так и повелось.
Возле подъезда старого угрюмого дома, где жила Варя, Вовочка Расчесочка собирался распрощаться, записав номер телефона, но она несмело потянула нового знакомого за рукав:
— Пойдем к нам! Дома никого нет. Родители приходят очень поздно, а мне так скучно сидеть одной! У Лиды теперь появился ухажер, твой дружок…
В темноватой, с маленькими окнами квартирке Паульсенов действительно будто пахло одиночеством и скукой. Володя впервые ощутил этот запах, по-своему теплый, но давящий, а главное — словно неистребимый. Все подоконники были заставлены горшками с цветами, закрывающими солнечный свет еще больше. Почти всю комнату занимал старый белый рояль. Он казался случайно сюда попавшим, по нелепой ошибке, хорошо понимал и признавал свою неуместность, легко соглашался со своей экзотичностью, но именно ею безумно гордился.