Выражался министр-поэт со старательным изяществом - чтобы, с одной стороны, быть смелым, а с другой - чтобы не поставить под сомнение свою преданность трону. От речей г-на Бум-Бумажо вы, если вы собеседник его, всегда выносили впечатление, что у него, бедняги, день и ночь болит сердце за отечество! А сейчас у вас еще оставался вывод (не его, нет-нет, а ваш собственный, самостоятельный, пугающе смелый - прямо ведь вам никто не говорил этого!) - что наследнику опустевшей казны никак нельзя было откалывать таких номеров, какой принц Лариэль отколол на прошлой неделе… А впрочем, не позволяйте, чтоб вам попусту морочили голову: новости, сообщаемые с такой особой доверительностью, ни для кого из присутствующих уже не были новостями, да думали все они про это почти одинаково, так что смелость эта казалась какой-то ватно-елочно-игрушечной…
Слушал, слушал поэта г-н Нанулле (левым ухом - правое оглохло у него одиннадцать лет назад) и не выдержал:
- Кому вы все это рассказываете? Мне? Правильно вас обозвал король на прошлом Совете: "министр прошлогодней сметаны"!
Бум-Бумажо сам был на прошлом Совете и не слышал ничего похожего. Сейчас он застыл: король действительно сказал это? Может, только г-ну Нанулле… и только в правое ухо ? Может, зловредный финансист нарочно ляпнул такое, чтобы Бумажо мучился?
Та дамская троица состояла из ее мачехи и родных ее дочерей. Позвольте представить: мадам Колун, а с ней - Колетта и Агнесса.
Помните, принц говорил, что теперь у них появился графский титул, обнаруженный в старинном документе? "Графини" только вчера узнали об этом и явились благодарить самого короля и сына его. Они ничего не знали о Совете Короны, о чрезвычайной повестке дня, о беде с молочными продуктами, о Фармазонии… После свадьбы у этих дам появилась уверенность, что теперь во дворце они всегда будут кстати - по крайней мере, тут все и каждый должны делать вид, будто рады их визиту безмерно…Пока они охорашивались перед зеркалами, их успел увидеть "свежесосватанный" с Колеттой господин Коверни.
Он тяжело дышал, когда они с Эженом де Посуле отыскали друг друга.
- За нами пришли, Эжен…
- Кто?!
- Гляньте сами. Вниз. Ну перегнитесь через перила и гляньте! Аккуратней только… чтобы не угодить в мышеловку!
Перегибаться Посуле не стал - ему достаточно было протиснуть лицо меж двумя столбиками балюстрады. Он увидел и расцвел: Агнессочка! На ней было голубое платье, оно ей чертовски шло…
- Арман, мы разве не спустимся? Совсем? Почему вы сказали про мышеловку?
На это Коверни сказал свистящим шопотом, что они - не сиамские близнецы. Что Эжен имеет право спускаться, обнюхиваться, целоваться с ними, идти под венец и так далее. Арман Коверни ему не указ.
- Указ, - жалобно возразил Посуле. - Вы мне очень даже указ… Но разве мы не хотим уже породниться с новой принцессой?
- Выждать надо, теленок вы этакий, - не слишком вежливо объявил Коверни. - Осмотреться. А если эту принцессу очень скоро съедят с фармазонским творожком? Что тогда?
Долгожданный приход Его Высочества принца Лариэля положил конец этому разговору; прекратилось журчание и всех других словесных ручьев, их будто большим камнем перегородили на полуслове…
Принц возник там, внизу, весь в кожаном, в сапожках; по одному сапогу его рука нетерпеливо постукивала стеком. Когда подскочили и присели в поклоне перед ним мадам Колун с дочками, - лицо его изобразило родственное радушие… впрочем, невысокого градуса и пополам с кислятиной. Дамы сказали, что пришли благодарить за "графинь". Принц отмахнулся:
- Пустяки, это сделал еще мой прадедушка… Мы только нашли пергамент.
- Тоже ведь… поискать требовалось, - сказала мадам Колун с ударением и с нежнейшей улыбкой, какую только умела изобразить.
Затем она спросила о драгоценном здоровье Его Величества - Лариэль отвечал, что пока хорошего мало: и докторам не нравится этот перелом, и сам больной ужасно капризничает, успокаивать его удается одной лишь Анне-Веронике… Принцесса проводит много времени возле его постели, король прямо-таки не отпускает ее от себя. - А сама-то она как, моя птаха?- спросила мадам Колун, и принца передернуло: надо же быть такой лживой лисой!… Он сухо сказал, что жалоб у птахи нет, что сама она - просто чудо, а те синяки, которые она принесла из родного дома, - уже, слава Богу, проходят… Сказал - и добавил, начав уже подниматься, что опаздывает, что ему пора… Тут все три родственницы стали просить: пусть им пришлют сюда - хотя бы на десять минут! - Армана Коверни и Эжена Посуле: принц, возможно, и не знает еще, но эти господа со вторника обручены с Колеттой и Агнессой. Принц стал припоминать: Посуле… Коверни… а кто они такие, собственно говоря? Невесты наперебой стали описывать ему своих женихов, но Лариэлю все это надоело, он сказал: