Выбрать главу
ежду прутьями его клетки. Мальчик завопил, что она - гений, схватил не только яблоко, но и руку ее - и покрыл благодар ными поцелуями! Потом, успокоив немного свою радость и прыть, Жан-Поль стал говорить о трудном, о главном: выходит, и волшебники ошибаются иногда… нельзя было им уходить без проверки: счастье устроили они для Золушки или что-то другое… - Плохо мы с Госпожой удружили тебе тогда, не надо было ездить на этот бал, - произнес мальчик. И в первый раз за свидание заглянул ей в глаза прямо и близко; и глаза ее вновь подтвердили свое детское свойство: они были родниково чисты! Они были прекрасны без всяких оговорок! Но не согласилась она принять такие его слова про бал - они на что-то самое дорогое замахивались: - Здрасьте! Высказался… Да лучше этого у меня никогда ничего не было в жизни… - Ты и теперь так думаешь? Ну и ну… Пожалуйста. Все равно ведь не переиграешь, - сказал ученик Феи. Он посмотрел на нее испытующе. Но при всей красноречивости ее глаз не понял: думает она переигрывать назад или нет… Потом спросил: - Слушай-ка: у твоего принца есть книги по геометрии? Но тут вошел офицер стражи. Шабаш! Похоже, опоздали они потолковать о тайной пользе тюремной геометрии, не говоря уж о вещах еще большей важности… Она предложила: - А вы заприте меня в эту же клетку. И нечего будет опасаться. - Таких указаний не имею пока, - отвечал он. - Знаю только, что надо держать с вами ухо востро. - Ухо только? - спросил Жан-Поль. - А шпагу? - Что-что? - Я говорю, что одно лишь "вострое ухо" не поможет: желательны еще "вострый" ум и такая же шпага… - Моя шпага - тупая?! - у офицера был оскорбленный вид. А Жан- Поль сказал Золушке негромко, но тот услышал: "гляди - насчет ума он не обижается…" Дело оборачивалось неважно. Офицер уже злился по-настоящему: - Тупые мы? Тогда по-тупому: свидание окончено! Мадемуазель, пожалуйте на выход! Шпага моя… тупая, видите ли! Как раз в этот миг посетительница просунула узнику ту вещь, которую пронесла под плащом. - Мадемуазель… это неслыханно! - возмутился офицер-тюремщик. - Прямо на моих глазах?! - А на глазах - честнее же, - отвечала Золушка. - Это его вещь, она должна быть с ним… Чтоб защитить честь своего оружия и порядок заодно, - офицер стал обнажать шпагу. Только не сразу удалось ему это - с большим трудом, с пыхтением и натугой: там что-то заело в ножнах, обнажаться шпага не хотела. А когда все-таки поддалась, - стало ясно, что лучше бы не поддавалась: шпага была на себя непохожа, она бессильно гнулась, как пластилиновая, не выказывая ни малейшей упругости, она имела нелепые узлы, а на конце - какую-то дурацкую кисточку! - Тысяча чертей! Это ты сделал?! Ты, шельма? А ты - его сообщница?! - Будешь ругаться при даме и тыкать ей - я тебе две шпоры твои свяжу одним бантиком, - пообещал ученик Феи. - Таким, что не развяжут ни в одной кузнице… Что там у тебя на эполетах? Пухоперонский гусь? А хочешь, я сделаю, чтобы хорек там был! А могу и тебя самого в хорька переделать! Офицер поверил во все, что услышал. Он скис, пожелтел и смотрел на юного узника по-новому: - Все можешь? Да? Жан-Поль сказал честно, что нет, не все; две вещи не по силам ему: не может он пить молоко с пенками, это - раз, и подолгу говорить с дураками, это - два. После этого заявления мальчик отпустил офицера, не сделав ему никакого вреда. Просто сказал, разглядывая заботливо и нежно вернувшуюся к нему палочку: - Ступай, приятель, мешаешь. Я потом вызову, - когда мою гостью надо будет проводить. Офицер не мигал, почти не дышал, в голове у него было пусто и звенело… Умственные задачки по службе случались у них считанные разы, чаще всего они сводились к одной: кто в данный момент главнее, чьи приказы исполнять. Вот и сейчас он смекнул: этот малолетка в клетке главнее любого начальства во дворце! Очень уж не хотелось в хорька превращаться!… Шпоры звякнули при чеканном повороте, и офицер строевым шагом удалился прочь. А Жан-Поль сказал Золушке тихо, смущенно: - Спасибо тебе… за инструмент. - Пустяки. А ты изменился за это время. Возмужал очень. - Да? Приятно… Но все равно - до принца мне далеко, а? - Его я ни с кем не сравниваю… - Да… Я, в общем, догадываюсь, что она… что это для нее надо место освободить. - Тяжко давалась ей эта тема. - Красивая она, не видел? - Как это не видел? Мы же там были с Госпожой, помогали ей! Она страдала по музыканту одному, его имя Рамон, его песенки вся Фармазония распевает… А ты решила, что она… Да нет же! Лариэль твой и с доплатой не нужен Юлиане! Это самодурство Балтасара, папаши ее. Гнали из девушки любовь, будто это глисты… Рамона ее упекли в изгнание… А чего добились? Сбежала к нему принцесса - ни на каком авто не догонишь! Мы с Госпожой сделали так, чтобы вся стража безостановочно танцевала румбу - семь часов подряд! Чтобы Юлиана успела отъехать подальше… Теперь они уже за границей, а король Балтасар кусает локти себе!… Ну и дела, - не вдруг усвоила смысл этого рассказа наша героиня. И пересказала себе своими словами, чтобы ничего не упустить. - Та, которую прочат на ее место, любит другого, стало быть. И сбежала к этому другому! И ее всемогущие друзья участвовали в этом, помогали ей… А что же теперь будет с Лариэлем? С его планами (или кто их там составлял для него)? - Слушай-ка… а Лариэль ничего этого не знает еще? - Конечно, нет! О, как ему натянут нос! Любо-дорого поглядеть! - Ты злой, мальчишка, да? Злой, злой… - Он же предатель, как ты можешь за него заступаться? - Неправда. Он сам страдает! "Ах, страдает он! - про себя усмехнулся Жан-Поль. - По какому же такому предмету, интересно? Летит бедный доверчивый мотылек на свечу фармазонскую!… Так ведь не сам он, не сердце его сгорит, а только планы его? Так - поделом!" - про себя подвел итог юный заключенный. А вслух спросил: - Что же с ним стряслось, а? Разлюбил? У взрослых это бывает так скоро? У его ненаглядной было такое выражение лица, будто осуждали ее, а не принца. Будто она - ветренница, пойманная на измене и лжи! - Это я у тебя хотела спросить: вдруг, думаю, ты читаешь в чужих сердцах? Стыдно разжигать какие-то надежды, глупо кидаться на помощь, если выходит из этого обман! Если становится хуже, чем было! - Какой же выход? - Выход? С такой профессией, как у меня? Думаю, затаиться надо лет на пятьдесят-семьдесят… пока не присмотрюсь хорошенько к людским сердцам, не научусь читать в них свободно и без ошибок… Я хочу сказать… в общем, надо вычитывать в них не то, что мне хочется, а то, что там на самом деле есть. Понимаешь? Тогда только можно будет явиться и исполнить чье-то желание. Да и то - семь раз отмерить сперва… А пока, Золушка, исчезаю я. Так-то. Почему Жан-Поль так странно говорит, о чем? Если о побеге - она сочувствует, она - за, надо только понять: как это технически… Уж больно толстые тут прутья… - Конечно, давно тебе пора удирать. А как? Превратишь эту решетку в лапшу? Сможешь? Мальчик объяснил: отсюда уйти - никакой не фокус, особенно теперь, когда он снова вооружен! Нет, не о том речь… Он думает о том, чтобы исчезнуть совсем и отовсюду! Прочь из этого измерения. Для этого он наполовину вспомнил, а наполовину вывел сам гиперболическую геометрию. Золушка слушала так, будто он перешел на арабский язык. - Да, вывел… Это не так уж трудно. Ну, просто с аксиоматикой Эвклида влезаешь совсем в другую геометрию. Берешь пятый постулат… - Погоди, я же и первого не знаю… Объясни нормально: что значит "исчезнуть совсем"? Это шутка такая? Жан-Поль терпеливо растолковывал: это значит - стать невидимым. Это самый чистый способ. Берешь гиперболическое пространство, в котором, как легко видеть, через две различные точки проходит единственная гипербола. Не понимаешь? Ну, считай, просто кривулька… Ей должен быть ортогонален луч солнца… (Золушку особенно поразили слова: "как легко видеть"). - Ну, солнца здесь нет - сойдет и полоска света из-под двери. На пересечении той кривульки и этой полоски ставишь яблоко - и оно начинает исчезать на глазах… - Отчего? - вставила вопрос Золушка. - Ты съедаешь его? Жан-Поль сказал, что потом - да, но тает яблоко еще до первого укуса, в том-то вся и штука, что до… В Книге волшебников сказано: "Перед началом процедуры плод, разумеется, должен быть основательно заколдован". Так что хрустишь уже невидимым яблочком, и сам делаешься таким же. Прозрачным, как воздух! И он размечтался: сможет, например, войти в покои ее принца… крепенько - чтоб слезы брызнули! - взять его за нос и сказать пару ласковых… Но она тут же вскрикнула, что это глупо, что она просит его не делать таких вещей! У нее, например, совершенно другие мысли по поводу его изобретения!… И вдруг Золушка стала просовывать сквозь прутья второе яблоко. Оказалось, что ее тоже соблазняет такой чистый способ. Да-да, невидимость - просто спасение для нее… ведь, если хорошенько подумать, ей просто некуда идти после всего, что случилось. Домой? Но достаточно представить себе, каким градом насмешек встретят мачеха и сестры разжалованную, опозоренную принцессу в отставке! Нет-нет, ей надо вот именно "в другое измерение" - какая радость, что он знает дорогу туда! И дело не только в нынешней ее бесприютности, не только в стыде (стыд был и за Лариэля тоже, не за себя одну…). Да, Лариэль не оказался принцем с головы до ног… И все-таки, все-таки… (ужасно трудно было Золушке объяснять это!) Если договоривать до конца, она завидует мертвой голове оленя в кабинете принца: этот олень может видеть, как Лариэль ходит там, как читает и пишет, как задумывается… Впрочем, знать