Я хотела взять в руки тарелку, но она действительно оказалась очень горячей.
– Да-а-а-а… – протянул Май. – Надо, чтобы остыло слегонца…
Мы с ним сели на скамейку с разных сторон наших тарелок и посмотрели друг другу в глаза. Я свой взгляд тут же отвела, словно институтка на первом свидании с кадетом.
– А может, пока по стопарику? – предложил Май. – За знакомство, так сказать…
– Не-е-е-е-е!!! – Я так отчаянно это выкрикнула и с такой силой опять замотала головой, что Май в очередной раз рассмеялся, а потом, даже будто бы утерев нечаянную слезу, сказал:
– Да чего вы так боитесь-то, никак не пойму! Если соседей, то об этом вам надо было бы раньше подумать, когда решились комнату мне сдать. А теперь уж меня все ваши соседи сто раз видели. А женщина во-о-о-он из того дома… – и он показала на Катеринин, – со мной сегодня очень приветливо поздоровалась!
Ложка с ухой, которую я уже донесла до рта, дрогнула у меня в руке. Я плюхнула ее обратно в тарелку. Есть мне совершенно расхотелось. Май бросил на меня ироничный взгляд.
– Да, вы правы, – вынуждена была сказать я. – Надо было раньше думать… Теперь уж что…
– У вас ревнивый муж? – спросил он.
– У меня муж… нормальный… Но любому самому нормальному мужу вряд ли понравились бы вот эти наши с вами посиделки… Не находите?
– Да… как вам сказать… дело в том, что… – начал было он.
Но я тут же его перебила:
– Вот и не говорите ничего! – вдруг с неожиданной для себя решительностью проговорила я и опять взялась за ложку. Есть действительно не хотелось, но обижать человека не хотелось еще больше. В конце концов, он вовсе не навязывался мне в постояльцы. Я сама его оставила.
Проглотив одну ложку, я тут же заработала ею в полную силу, такой вкусной оказалась уха. Никакого алкоголя действительно не чувствовалось, а запах дымка был едва уловимым и очень приятным. Действительно не шел ни в какое сравнение с «задымленными» искусственным способом сосисками!
– Вижу, нравится! – весело констатировал Май.
И я вдруг решила поддаться этому его веселью. Не сидеть же перед ним с постным лицом! Чего уж теперь, когда дело сделано!
– Удивительно вкусно! – честно сказала я. – Такой душистый суп, такой… терпкий… по-хорошему…
– А водка чувствуется?
– Нет.
– А тонкий аромат дымка?
– Пожалуй…
– В-о-о-от!! – Он поднял указательный палец. – А цвет какой! Просто слеза! Мне нравится, когда уха прозрачная! Когда варишь на костре, этого особенно трудно добиться. Например, нельзя допускать бульканья, поэтому приходится повозиться с огнем…
– У вас получилось…
– А то! Большой опыт! Меня отец приучил к рыбалке. И уху он научил варить…
На этом разговор иссяк. Мы сидели друг против друга и молча работали ложками. Когда моя тарелка опустела, Май предложил добавки, и я не отказалась. Аппетит вернулся. Все-таки у меня почти весь день ничего во рту не было. Когда съела и вторую порцию, чтобы поддержать провиснувший разговор, сказала:
– А вот финны добавляют в уху сливки. Тоже вкусно…
– Да, я ел… Но, согласитесь, это совсем другой суп!
– Конечно, соглашусь… – отозвалась я, и мы опять замолчали, и я опять почувствовала неловкость. У меня даже в затылке заломило от того, что я не знала, как поступать дальше. Надо ли мне просто поблагодарить Мая за вкусную еду и уйти с грязными тарелками или предложить еще перелить остатки ухи в кастрюльку, чтобы потом, когда остынет, поставить в холодильник, а котелок взяться вымыть. Или ничего этого не надо, поскольку варить уху он сам придумал, а я у него ничего не просила. Или стоит еще о чем-то поговорить. С другой стороны, если ему хочется поговорить, пусть сам и придумывает тему.
– Я сам все уберу и вымою! – спас меня Май. – Я видел, где вы берете воду. Все будет в порядке, не беспокойтесь. Я сам вам навязался с ухой. Отдыхайте!
Я опять закивала головой, теперь уже как-то особенно мелко и наверняка препротивно со стороны, и бочком удалилась в дом, будто гостья на этом дачном участке. В комнате я обессиленно опустилась в кресло и крепко задумалась. Уж коли Катерина здоровается с Маем, то ее вопросов не избежать. А что я ей отвечу? Как это что?! Да что есть, то и скажу! Но она обязательно спросит, почему я вдруг пустила в жильцы незнакомого мужчину, а раньше даже женщины у меня комнат не снимали… Ну не снимали… Все когда-нибудь случается впервые…
Я подошла к окну и, прикрывшись цветастой шторой, стала наблюдать за Маем. Он разбирал кострище, двигаясь легко и даже, пожалуй, грациозно. Я залюбовалась им, а потом вдруг сама себе удивилась. Почему я прячусь за занавеской? Разве мне нельзя открыто смотреть в собственное окно? Да, но вдруг он меня увидит? Ну и что?
Опять я почувствовала неловкость ситуации. Мне казалось, что я должна сделать что-то решительное, но почему-то остаюсь за занавеской. Здравый смысл подсказывал, что постояльцу я ничего не должна, что ни перед кем не виновата и не сделала ничего плохого или предосудительного, но внутри разрасталось отвратительно-сосущее чувство тревоги. Вот ведь если бы Мая не было, я сейчас преспокойно сидела бы с чашкой молока и книжкой на крылечке, спокойно читала и наверняка поглаживала бы Катеринину Машку, которая часто прибегала ко мне по вечерам. Была бы во всем уверена и спокойна. Я ведь за этим спокойствием и приехала на дачу. Зачем же впустила Мая? Зачем? Может быть, стоит наконец быть честной с собой? Он мне понравился! Да! Понравился еще в электричке! Своей абсолютной непохожестью на Стаса. И еще заинтересовал тем, что казался чем-то расстроенным. Почему-то хотелось узнать, чем. Правда, сейчас он выглядит абсолютно спокойным. Что ж, это неудивительно. Природа врачует. Май наверняка за этим спокойствием сюда и приехал, как и я. Только он действительно успокоился, а я растеряла последние остатки своего спокойствия. Это особенно непонятно. Видно же, что я его абсолютно не интересую как женщина. А кого я когда-нибудь интересовала, кроме Стаса? А что, разве мне хотелось бы, чтобы я заинтересовала Мая? Пожалуй, хотелось бы… Ну и что из этого хорошего вышло бы? Ничего! Разве я не люблю мужа? Вот новости! Конечно, люблю! Как его можно не любить? А раз я его люблю, для чего мне внимание Мая? Не знаю… Я ничего не знаю, ничего не понимаю, и поэтому у меня разламывается голова.
В девять часов вечера, совершенно измучившись, я приняла снотворное, которое держала для свекрови, и заснула тяжелым сном. И снился мне Май. Проснувшись, я это сразу вспомнила, но связанное с ним во сне было неприятным, грязным и даже каким-то прелюбодейским, отчего я испытывала настоящие угрызения совести, будто в реальной жизни изменила с ним Стасу. А разве бы я могла изменить мужу? Да никогда в жизни! Как потом смотреть ему в глаза? У нас с ним сразу после знакомства установились добрые, доверительные отношения. У нас со Стасом много своих семейных традиций, интимных тайн, особых словечек, о которых не знает никто, кроме нас двоих. Разве можно все это предать? Ради чего? Ради кого? Не ради же этого незнакомого мужчины, который очень скоро съедет с нашей дачи и никогда больше ни единого раза обо мне не вспомнит?
И тем не менее я с особым напряжением прислушалась: не раздаются ли сверху какие-нибудь звуки. Они не раздавались. В доме стояла тишина. Лишь с улицы доносилась перебранка соседок. Вот ведь умудрились поссориться спозаранку.
Наверно, Май снова ушел на озеро. Ну и зачем ему столько рыбы? Ухи осталась еще целая кастрюля! Впрочем, давно известно, что важен не столько улов, сколько процесс.
Спуская ноги с постели, я уже знала, что первым делом отправлюсь наверх, во временное жилище постояльца. Я изо всех сил пыталась удержаться от этого: долго расчесывала волосы и заворачивала их в бублик, еще дольше застегивала на мелкие пуговки халат до самого низа, хотя обычно подол всегда оставляла незастегнутым, чтобы легче было ходить. Справившись с этим нехитрым делом, я резко встала и отправилась к лестнице.
В каморке по-прежнему все было прибрано. Ни единой личной вещи нигде не висело и не лежало. Вздох разочарования мне не надо было сдерживать, поскольку никто меня не видел, и вослед вздоху я даже послала протяжное:
– Ну во-о-от…
Я уже хотела уходить, но почувствовала под ногой какой-то маленький предмет. Осторожно приподняв ступню так, чтобы предмет никуда не укатился, если он вдруг круглый, я увидела прозрачную граненую бусину с маленьким крючочком из желтоватого сплава. Вряд ли она имела отношение к Маю. Скорее всего, ее потеряла свекровь. Когда приезжает на дачу, она всегда ночует в этой каморке. Надежда Степановна обожает всяческие украшения, но в них совершенно не разбирается, как, впрочем, и я. Стас все время ругает мать за то, что вместо настоящих ювелирных изделий она покупает подделки, стразы и дешевые самоцветы. Несколько раз он покупал ей ожерелья в дорогих ювелирных салонах, но Надежда Степановна все равно гораздо больше любит свои бусы, длинные, в несколько рядов, купленные на развалах возле метро. Свои украшения она запросто может надеть к дачной футболке и тренировочным брюкам – ее уже не переделаешь.