Анна Варшевская
Медсестра для бывшего. Ты меня (не) вспомнишь
Пролог
— Основное условие работы, — жёстко говорит мужчина, сидящий напротив меня, — никаких взглядов в мою сторону! Мне хватило пары ваших предшественниц. Даже если вы понравитесь моей матери, что вряд ли, это не означает автоматическую симпатию с моей стороны. Надеюсь, вам понятно?
Прикусываю язык, чтобы не сказать, что я думаю о нём и его условиях, и молча киваю.
— Хорошо, — он удовлетворённо кивает. — Так, ваши обязанности: при необходимости оказывать моей матери медицинскую помощь в рамках вашей компетенции, следить, чтобы она вовремя принимала лекарства, а также выполнять её поручения, помогать в бытовых вещах и выслушивать жалобы на то, какой я ужасный сын. Вопросы?
— Мне сказали, что у вашей матери проблемы с глазами, — задаю единственный вопрос, который меня сейчас волнует. — Насколько плохо она видит?
— Очень слабо. Различает светлое и тёмное, очертания предметов.
— То есть черты моего лица она не разглядит?
— Это так важно? — он поднимает брови.
«Ещё как важно», — проносится у меня в голове, но я слегка киваю и одновременно пожимаю плечами, делая вид, что мне безразлично.
— Нет, не разглядит.
Значит, она не узнает меня. Не узнает девушку, которую тогда выставила из квартиры. Но ладно она… Почему ты не узнаёшь меня? Или предпочитаешь делать вид, что не узнаёшь?
— Хорошо, — киваю, а затем, не удержавшись, уточняю: — Помогать нужно только вашей матери? Вы в помощи не нуждаетесь?
Последние слова звучат немного язвительно, и мой наниматель вскидывает брови в непритворном удивлении.
— А почему мне может требоваться ваша помощь?
— У вас нет проблем… с памятью, например? — говорю с намёком.
Я не ожидаю особенной реакции, поэтому меня застаёт врасплох, как быстро меняется выражение его лица.
— Нет, — цедит он сквозь зубы и встаёт, показывая, что разговор закончен. — Если это всё…
— Я готова приступить к работе с завтрашнего дня, — произношу торопливо и тоже поднимаюсь.
Плевать на всё — на его мать, на моё разбитое сердце, на… горло сжимает спазмом, я не позволяю себе даже в мыслях договорить последнюю фразу. Имеет значение только моя мама и её операция, на которую я откладываю деньги. Ради этого я на многое пойду — даже работать к человеку, который разрушил мою жизнь.
— Глянь, какая тут цыпа!
— О-о-о, цып-цып-цып! Куда торопишься, эй?
За моей спиной раздаётся грязный мат, который заставляет меня вжать голову в плечи и ускорить шаг. Мне остаётся всего-ничего — нырнуть в арку, свернуть влево, три подъезда — и я дома! Господи, ну пожалуйста, пусть они просто посвистят вслед. Зачем только я нарядилась?!
Зачем-зачем… Восемнадцать лет ведь исполняется раз в жизни. Правда, вечеринка, устроенная для меня теперь уже бывшей лучшей подругой, обернулась дурацким цирком, когда я увидела её на кухне, целующейся с парнем, который вроде бы встречался со мной последние пару недель. Увидела, не стала им мешать, только тихо отступила по коридору, а затем и вообще ушла из квартиры, где собралась весёлая компания.
Вот так и получилось, что теперь я, громко цокая неудобными каблуками, бегу домой в первом часу ночи.
— Притормози-ка, — грубый голос совсем близко.
Меня хватают за плечо и разворачивают, я вскрикиваю, чуть не потеряв равновесие из-за дурацких шпилек.
— О, какая! — развязный смех.
— Слышь, Серый, она прям тебе в объятья сейчас рухнет! Не цыпа, а киска… горячая! — ржач с другой стороны.
Их ещё и двое… Мамочки!
— Отпустите!
Надо же орать в голос, почему я так пищу? Может, крикнуть «помогите»? Ага, так кто-то и попрётся в ночь на крики о помощи, как же… Обречённо зажмуриваюсь. Отпраздновала восемнадцатилетие, называется.
— Отпустите девушку, парни, — раздаётся вдруг поблизости спокойный голос, и я распахиваю глаза.
— А тебе чё надо? Она с нами, так ведь, киска? — парень, который держит меня за плечо, сжимает руку, и я морщусь от боли, трясу головой, пытаясь разглядеть мужчину, который за меня вступился — он стоит в тени, скрывающей лицо.
— Нет! Нет, я не с вами! — о, ну наконец голос прорезался. — Пожалуйста…
— Да ладно те, мужик, — вступает в разговор второй отморозок и щерится в противной улыбке. — Или чё, хочешь, чтоб поделились? Чур, последний будешь!
Клянусь, я не успеваю даже моргнуть. Первой исчезает рука, давившая на моё плечо. Затем мелькают в воздухе ноги парня, предлагавшего поделиться… фу, мерзость какая! И вот уже оба придурка корчатся на асфальте. Один просто всхлипывает, обхватив руками живот, второго с заломленными руками держит в полусогнутом положении мой спаситель, у которого я до сих пор не вижу лица.