– Надеюсь, – сказал Ибрагим и пошёл к своему подиуму.
«Неужели она и правда собралась выяснять отношения? – думал Ибрагим. – Она удовольствие, что ли, получает от этого? Хотя, всё возможно. Может, это прелюдия у них такая».
– Я, тут, знаешь… – сбивчиво сказал Гриша, вернувшись на «сцену». – Вот же ситуация. Первый раз такая дикость. По началу-то всё было нормально. Распродавал оборудование с точки своей. Потом его становилось меньше… хотя, нет, его по-прежнему много, но оставшееся барахло никому не нужно. А так, продал сабы за двадцатку, и, вроде, можно не работать месяц. Гитары все свои продал… Оставил себе самую удобную. Зачем? Может, и эта не нужна? Всё же так хорошо начиналось. И было бы всё нормально, если бы я знал, как действовать. Я ведь раньше группу искал, чтобы заказы брать. А надо наоборот: искать заказы, а потом группу собрать, когда работа есть, не проблема. Почему я сразу этого не понял? А ведь мой леспол мог тогда бы уцелеть.
– Надо было самому играть – в одного, – сказал Ибра, а сам думал: «Какой леспол?! Он о гитарах своих жалеет! Реально, наркоман».
– Да ну, – отмахнулся Гриша. – Я так не могу, не привык. Всё время в группах играл. Один на сцене сразу теряюсь. Руки дрожат, в горле ком. А если с кем-то, тогда уже другое дело. Это я уже в своей тарелке. Да-а-а, слушай, ты мне не займёшь тысяч сорок, случайно? Ну, или хотя бы тридцать? Можно будет начать нормально играть: без спешки займёмся и каверами новыми, и авторской программой. Можно даже альбом записать, аппарат есть. Никогда не думал, что из-за каких-то тридцати тысяч, я не смогу альбом записать.
– Думаю, и с тридцатью тысячами мы ничего не запишем. Были бы идеи, давно пробились бы сквозь эту рутину.
– Думаешь, у меня идей мало? Идей вагоны, но рельсы не проложены.
– Какие ещё рельсы?
– Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы, едет поезд запоздалый.
– Понятненько.
– Нет, я серьёзно, кроме шуток. Займи тридцатку. Я хоть долги отдам.
– Ты отдашь долгов на тридцать тысяч, взамен чего у тебя появится долг на тридцать тысяч. Ничего не чувствуешь?
– Так это будет долг тебе, а не всяким ЖКХ. К тому же, мы можем договориться с тобой. Скажем, ты год не будешь за точку платить. Итого у тебя экономия двенадцать тысяч в год. Остаётся всего восемнадцать отдать. По полторы тысячи в месяц – ерунда. За год всё и отдам.
– Пока мне будешь отдавать, ещё долгов набежит.
– Этого нельзя сказать наверняка. Лене скоро заплатят. Я халтуру подыщу. Просто не хочу с приставами дел иметь. У меня время – это решающий фактор.
– А ты тратишь его на всякие кабаки…
– Короче, дашь?
– С чего ты вообще решил, что у меня есть столько.
– Так, а на что тебе тратить? Вон, ты сам мне сказал, что за полгода продал инструментов на полтинник. А ничего ещё себе не купил. Мобила всё та же, труба всё та же.
– Ты мои деньги считаешь?
– Чува-а-ак, ну не надо всей этой фигни сейчас. Я тебе с конкретным вопросом. Скажи либо «да», либо «нет», и хватит уже. Мне самому весь этот разговор не нравится.
Ибрагим мог помочь своему другу, ведь у него, и правда, были деньги. Но ему совсем не хотелось этого делать. И вовсе не из жадности или безразличия к жизни Гриши. Просто Ибрагим не верил, что деньги способны помочь. Да, Гриша на время откупится, а потом снова, понемногу, спустится в долговую яму. И самой вероятной оплатой долга Ибрагиму станет бесплатная аренда точки на пять лет вперёд. «Наверно, я всё-таки жадный, – подумал Ибрагим в конце своих размышлений».
– Нет, прости, – сказал Ибрагим.
– Ладно, ладно, ничего, – ответил Гриша поникшим голосом.
– Ты, кстати, время видел?
– Да, уже пора, – сказал Гриша и стал объявлять о начале второго отделения.
В этот момент из подсобки вышла Елизавета и, махая рукой музыкантам, чтобы они не начинали, подошла к ним.
– Тут такое дело, – начала администратор. – Там девочки уже пришли. У них, видите ли, ещё один заказ, и они раньше припёрлись. Я с ними договорилась так: вы играете песен пять, потом они выходят – у них номер. Потом опять вы, и опять они. Догоняете? Потом общий перерыв в девять, а после они сразу танцуют и уходят, а вы заканчиваете к десяти. Догнали схему?
– Без проблем, – ответил гитарист.
– Тогда всё, начинайте, и так задержались. И играйте нормально, – едко завершила она разговор и сразу ушла, не дожидаясь реакции.
– Слышал? – усмехнулся гитарист, выключая подложку. – Играй нормально.
– Да пошла она.
Грянул рок-н-ролл, «Мотылёк» пустился в пляс, остальные посетители уютно загалдели. К концу первой песни в бар зашли уже забытые трубачом рыжая и шатенка. Они казались пьянее прежнего, рыжая всем своим видом и жестами демонстрировала, что её притащили сюда против воли, она посмотрела на каждый уголок в помещении и на всех кроме трубача. Шатенка, сдержано улыбаясь, мельком взглянула пару раз на трубача и усадила свою подругу за тот же первый столик. Они заказали по пиву, рыжая скрестила руки на груди, а шатенка её что-то шептала.