Антон Орлов
Медсестра
* * *
Когда зыбкий вальс мельтешащих ветвей, хоровое гудение моторов, свист не по-зимнему теплого ветра, блуждающие по окраинам предметного мира стихотворные строки, привкус, оставшийся во рту после наркотических грибочков, да еще свисающие с заснеженных деревьев лианы, похожие на мерзлые веревки, спутались в сплошную какофонию, грозящую разорвать сознание на куски, Стефана сняли с рейса и сдали в больницу на острове Мархен. Караванный врач умыл руки: Трансматериковой компании не нужны лишние трупы и лишние проблемы.
Стефан пытался протестовать, хотел объяснить им, что на Мархене его ждет погибель. Прямо пойдешь – будешь жить-поживать, налево пойдешь – свою погибель найдешь. Прямо по курсу Кордея, до нее три дня пути, а слева – захудалый островок с населением в десять-пятнадцать тысяч душ, и капитан каравана, посовещавшись с врачом, решил избавиться от занемогшего пассажира. Мол, через неделю мимо пройдет, в соответствии с графиком, следующий караван с Сансельбы, и тогда его заберут, если к тому времени он оклемается.
Лепатра могла бы за него заступиться, сказать, что нельзя ему на Мархен, но чокнутая ведьма то ли уже забыла о своем пророчестве, то ли не пожелала вмешиваться в развитие событий. Чокнутая, что с нее взять.
Невнятно лепечущего пациента уложили на носилки и вытащили из душного пассажирского фургона наружу. От восхитительно свежего воздуха закружилась голова. Не смей дышать, не смей смотреть, вздохнуть – и тут же умереть… Хорошо? Или опять мура, которую сегодня запишешь, а назавтра скомкаешь и выбросишь?
Двое караванных грузчиков, меся шнурованными сапожищами истоптанный снег, понесли Стефана к береговым воротам. На периферии маячила рокочущая громада головной таран-машины с гусеницами в человеческий рост и наполовину выдвинутыми дисковыми пилами страшенных размеров. Сравнить неумолимый рок с таран-машиной? Не ново, кто-то уже сравнивал. Да поймите же, не надо ему на Мархен, он хочет доехать до Танхалы! Окружающие ничего не понимали. Облака, подгоняемые западным ветром, гуртом ползли в сторону Кордейского архипелага, и на этом плывущем сером фоне кружили всполошенные птицы. Стефан в последний раз попытался сказать, что не хочет здесь оставаться, и потерял сознание.
Очнулся в кровати с провисающей панцирной сеткой. Блекло-голубые стены, белая дверь. Пахло давно не стиранным бельем, лекарствами и супом. На соседнем койко-месте кто-то с перебинтованной головой лежал под капельницей, напротив старик с одутловатым лицом хлебал из тарелки с такими шумовыми эффектами, словно озвучивал для театральной постановки свиноферму в час кормежки. Четвертая кровать пустовала, из постельных принадлежностей там был только полосатый матрас в желтых пятнах.
Около себя Стефан тоже обнаружил капельницу с пустым стеклянным резервуаром. Возле внутреннего сгиба локтя две красные точки: выходит, он уже получил медицинскую помощь. И самочувствие вроде бы в норме, но это еще ничего не значит. Лепатра предсказала, что на Мархене он встретит свою погибель – значит, в этой больнице его запросто могут уморить.
Пришла пожилая санитарка, повозила по полу мокрой шваброй, демонстративно кряхтя и обзывая обитателей палаты лежебоками, пачкунами и увечной командой. Старик с ней переругивался, но диалога не сложилось: каждый бубнил свое, и два встречных словесных потока утекали, не пересекаясь, в бесконечность. Забинтованный не реагировал. Стефан притворился спящим и тоже не реагировал. Санитарка внушала ему страх: возможно, это и есть Погибель?
Позже медсестра с увядшими синеватыми веками и ярко накрашенными губами сунула каждому по градуснику. Ей было лет сорок пять или, может быть, около трехсот – смотря к какому подвиду она принадлежит, В или С. Температура тридцать шесть и два, но у него и в дороге не было жара.
Перед сном покормили невкусной кашей и сладковатой пародией на компот с одной-единственной серой виноградиной на дне стакана. Понятно, в конце зимы не пошикуешь, и его путевая страховка не предусматривает приятных излишеств. Опасаясь травануться, Стефан половину каши оставил на тарелке и подозрительную виноградину не тронул.
Утром другая медсестра, молодая, но страшная, как целая орда кесу, снова принесла градусники. Он старался не смотреть на ее бледное лицо с выпирающими скулами, огромным подбородком, неожиданно миниатюрным носиком и игрушечным ротиком. Вдруг это она его погубит? Забудет выжать из шприца пузырьки воздуха – и вот тебе закупорка сосуда.
Вслед за ней появился врач, солидного вида мужчина с усами щеточкой и культурной речью. Уже с третьей фразы перешел на «ты», но дал понять, что по отношению к себе никакой фамильярности не потерпит. Стефану было все равно. Лишь бы не застрять в этой больнице надолго, а для этого нужно, чтобы доктор поскорее его выписал.
– Что употребил?
– Грибы какие-то сушеные. Я не мог отказаться, меня угостила колдунья, у которой не все дома. Если такую обидеть, может и порчу навести, и проклясть, а на что она обидится, заранее не угадаешь, сумасшедшая ведь. Думаю, если б я ее гостинец выбросил, было бы хуже.
– Что за колдунья?
– С Сансельбы, она ехала этим же рейсом. Назвалась Лепатрой. Полное имя, наверное, Клеопатра, фамилии не знаю. Она с самого начала ко мне прицепилась, всю дорогу приставала поговорить.
– Грибы как называются?
– Не сказала. Похожи на засохшие картофельные очистки.
Врач расспрашивал об ощущениях, выслушивал ответы и что-то записывал, под конец сказал:
– Ну что ж, подлечим – и поедешь дальше. Тебе поплохело не только из-за грибочков. Ты много общался с душевнобольной колдуньей, это само по себе дурной фактор, особенно для людей с неустойчивой психикой. Избегай таких контактов. Я выпишу тебе лекарства, на Мархене их не достать, купишь потом в Танхале. В столице есть все.
Стефан поблагодарил за советы, пообещал избегать и принимать. Он решил быть покладистым пациентом, чтобы его из вредности не решили продержать тут подольше. Пусть Лепатра помешанная, ее предсказания не стоит пропускать мимо ушей. Даже наоборот… Он слышал, как раз у таких способности к предвидению иногда обостряются, и они выхватывают из надвигающегося хаоса вероятностей то, что для всех остальных окутано непроглядным туманом.
Лепатра ехала в другом пассажирском фургоне, но положила глаз на Стефана на первой же стоянке.
Ватный вечер. Вереница застывших посреди редколесья механических монстров. Температура около минус пяти по Цельсию, моторы заглушили, и наконец-то можно окунуться в драгоценную тишину. «Драгоценная тишина» – Стефан записал это огрызком карандаша в замусоленный блокнот, чтобы потом где-нибудь использовать, но на следующий день решил, что эпитет слишком вычурный.
Тягучий шум заснеженного Леса, время от времени – цветными вкраплениями на серо-белом фоне – звуки, издаваемые птицами и осторожным зверьем, да еще человеческие голоса.
Вдоль остановившейся автоколонны рассыпались охранники: у одних карабины, у других автоматы, и все при мечах – если из-за кесейских чар огнестрельное оружие откажет, начнется махач. «При первом сигнале тревоги пассажир обязан занять свое место в фургоне согласно билету и во всем подчиняться офицерам охраны». Правда, ходят слухи, что в последнее время кесу перестали нападать на караваны Трансматериковой компании, но это же слухи, и это же кесу!
Караванщики, весело перекликаясь, раскладывают костры, пассажирам тоже не возбраняется подышать свежим воздухом и до наступления темноты посидеть у огня.
Стефан уставился на свои ботинки – желтые с изумрудно-зелеными рантами и бежевыми шнурками, последний крик богемной моды на Сансельбе. Ему показалась занимательной мысль, что снег под ногами, хоть и лежит здесь черт знает сколько лет, никогда еще не соприкасался с такими ультрастильными предметами, это стоит где-нибудь обыграть.