– Конфедерация не подсматривает за своими согражданами в ванных комнатах, – неуверенно возразил я.
– Только потому, что необходимость в этом отпала. Уже несколько столетий благодаря современной биотехнологии рождаются совершенно одинаковые, как на конвейере, люди, и любое отклонение от нормы осталось в далеком прошлом. От своих изгоев Конфедерация отгородилась барьером, как мы от дикарей, – правда, не энергетическим, но не менее надежным пространственным – в десятки и тысячи световых лет. Изредка встречающихся неординарных личностей, вроде вас, либо немедленно уничтожают, либо ссылают сюда, но в самых верхних эшелонах власти немало таких, как вы. Мы тоже выросли там, Бул, и прекрасно знаем ту систему. Мы рождены для того, чтобы править, и это не только наше мнение. Так считает Конфедерация, иначе она не ссылала бы нас сюда.
Я открыл было рот, чтобы достойно парировать, но спустя некоторое время закрыл. В ее рассуждениях непременно должно быть слабое звено, но нащупать его почему-то не удавалось. Впрочем, даже если и согласиться с ее доводами, это ничего не меняет.
– Разделить подобную точку зрения – значит признать, что система прогнила насквозь, будь то здесь или в Конфедерации.
– Вы действительно очень наивны. И Медуза, и Конфедерация дают людям то, чего они сами жаждут, – мир, достаток, экономическое и социальное равенство и, самое главное, БЕЗОПАСНОСТЬ. Все возможные альтернативы приводят только к новым лишениям. До сих пор вы не видели в Конфедерации никаких изъянов лишь потому, что принадлежали не к бессловесному большинству, а к представителям реальной власти, и здесь вас раздражало лишь то, что вас хотят превратить в такую же овцу. А вот если бы вы стали правительственным чиновником, пусть даже офицером-наблюдателем, то почувствовали бы себя точно так же, как дома.
– Сомневаюсь, – ответил я. – Я уже утратил веру.
– Вероятно, этим и объясняются ваши поступки. Задумайтесь. Вы могли жить без семьи и дома, но упорствовали; у вас было несколько возможностей повернуть вспять, однако вы предпочли сразиться, не имея никаких шансов на победу. Это идет вразрез с образом хорошо тренированного профессионального убийцы, пусть даже утратившего иллюзии. Вы пришли к нам добровольно, и в душе сознаете мою правоту. Вы не способны принять нашу систему ни в какой форме, но признаете, что она лучшая из всех мыслимых. Человека с вашим характером жизнь дикаря способна постепенно свести с ума, однако мириться с режимом вы не желаете. А теперь я объясню вам, зачем вы пожаловали сюда. Вы пришли сдаться, и в глубине души понимаете это, как понимаете и то, что таким, как вы, здесь не место.
Я отказывался верить ее убийственно точным и логичным словам. У меня не было никакого желания покончить с собой или лишиться рассудка. Я прекрасно сознавал, что она права лишь отчасти, и не собирался потакать ей, униженно соглашаясь с ее софистикой. Я не мог жить на Медузе; я должен был либо уничтожить систему, либо сложить голову.
Или же все это самообман?
– И как вы собираетесь со мной поступить? – спросил я.
– Неплохо бы заняться вашим обучением. Но для начала, наверное, стоит показать вам ваших друзей.
Любопытно, как вы отреагируете на наше уникальное искусство.
Со стены открывался вид на широкий густой парк. Он очень напоминал курортный комплекс на цивилизованной планете – пляжи с ослепительно белым песком; небольшие бассейны с прозрачной водой, которая стремительно низвергалась вниз хрустальными водопадами; абсолютно безопасные для человека, но такие прекрасные островки степи, покрытые ярким цветочным ковром…
– Сотрудники Первого министра очень любят сады, – послышался голос Фэллон. – Только здесь можно по-настоящему расслабиться и воспарить.
Прищурившись, я посмотрел вниз:
– Там какие-то люди. Она кивнула.
– Здесь постоянно дежурят Девушки Радости. Они готовы в любой момент выполнить каждое желание министра и удовлетворить любую его прихоть, а заодно поддерживают порядок.